Увидев царя, девушка не согнулась, не ссутулилась, лишь выше подняла гордую голову, и это ему понравилось.
— Значит, ты амазонка, — проговорил Митридат, рассматривая ее. — И, видимо, знатного рода, раз носишь золотой пояс. Как тебя зовут?
— Гипсикратия, — отвечала она низким голосом. Митридат развел руками.
— У меня действительно не было амазонок среди наложниц, потому что я никогда не любил ваше воинственное племя. Асандр сказал, что тебе не нужна моя любовь. Что ж, очень хорошо. Я тоже не нуждаюсь в твоей. Сотни настоящих красавиц добиваются моего расположения. И их не затмить какой-то девчонке из степей Тавриды.
Он специально сказал это как можно резче и с удовольствием заметил, как гордая амазонка поникла. Еще бы! Это она имела право отвергать, казнить и миловать… Но не другой, пусть даже царь царей. Асандр тоже уловил перемену в ее настроении и поспешил вмешаться:
— Великий царь, не лучше ли дать девушке привести себя в порядок? Она сражалась с героизмом, заслуживающим внимания. Пусть отдохнет в покоях, примет ванну, а завтра вы поговорите еще раз.
Митридат поднял руку с перстнем, как бы соглашаясь, и Асандр повел Гипсикратию на женскую половину. Она сразу попала в руки опытных служанок, знавших, как преобразить наложницу и заставить царя увлечься ею. Ей приготовили горячую ванну, смыв грязь и пот с загорелого тела, уложили спать на свежие простыни, поражавшие белизной, а утром искупали в морских ваннах с целебными благоухающими травами, надели хитон из дорогой материи, густые волосы украсили розами. Такой она и переступила порог тронного зала.
Митридат восседал на пышном персидском ковре, черном, с красными и желтыми цветами. Сегодня его начавшую седеть голову украшала оскалившаяся пасть леопарда. Рядом стояли приближенные, издавшие при появлении Гипсикратии восторженные крики. И правда, было чему восхищаться. Сегодня амазонка казалась поразительно красивой. Вчера Митридат не заметил, какого цвета ее глаза, но теперь хорошо разглядел их. Голубые, как у его матери, широко расставленные, прозрачные, как утреннее море. А волосы… Чистые, расчесанные умелыми руками, золотые, не рыжие, а именно цвета благородного металла, пышные и кудрявые, придававшие ей царский вид. Митридат поднялся и подошел к ней, взяв за руку, ласковую, теплую.
— Выйдите все, — приказал он, и приближенные повиновались. Как только закрылись двери, он бросился к ней, сжимая в объятиях и отмечая с радостью, что ее объятия не менее крепки.
Сколько дней они не выходили из зала? Два, три? Что ели, что пили? Слуги пытались проникнуть к царю, чтобы принести влюбленным поесть и попить, но те упивались любовью и никого не хотели видеть. Митридат, сжимая по ночам спящую женщину с золотыми волосами, понял, что она его последняя и самая большая любовь. И это оказалось правдой. Они не расставались ни на минуту, как настоящие муж и жена, делили радость и горе, горечь поражений и радость побед. Вместе с царем амазонка участвовала в сражениях, и враги бежали назад, испуганные ее горящими глазами и боевыми кличами. Стрелы Гипсикратии безошибочно поражали цель, и однажды Митридат сказал ей:
— Я буду звать тебя Гипсикрат. Моя прекрасная женушка — настоящий воин.
Она улыбнулась, показав жемчужные зубы:
— Зови, любимый. Я твой самый верный друг.
Одну за другой она родила ему трех дочерей, и Митридат забыл о других детях, забыл и о законной жене Стратонике, в одиночку растившей сына в далекой Комане и охранявшей сокровища царя царей. Ему не нужны были драгоценности. Одно сокровище, самое дорогое, находилось рядом с ним.
Дивноморск, 2017
Лариса проснулась и с удивлением обнаружила себя в просторной палате. На высоком белом потолке не было ни трещинки, ни паутинки, белые, без пятнышка, занавески прикрывали окна с толстыми решетками. Рядом с ее кроватью стоял обычный маленький столик, совершенно пустой. Протирая глаза и чувствуя тяжесть в голове, женщина поднялась и тут же снова опустилась на панцирную койку. В ушах шумело, к горлу подкатывала тошнота. Самое странное — она никак не могла припомнить, когда и почему здесь оказалась. Что это? Больница или какое-нибудь другое заведение? Заметив глянцевую антрацитовую кнопку звонка на стене, Лариса с силой нажала ее, и через несколько секунд перед ней возникла отутюженная медсестра в белоснежной униформе, такая же безликая, как и ее халат.
— Я вас слушаю, — сказала она ровным голосом робота.
— Где я нахожусь? — слабо спросила Красовская. Медсестра улыбнулась. Ее кожа, казалось, тоже была вымыта и отутюжена, натянута до скрипа. И вообще она была слишком медсестрой. Такие, наверное, встречались только в фильмах, претендующих на «Оскара».
— Вы в городской психиатрической больнице, — терпеливо пояснила она. Слишком терпеливо, бесстрастно. Эта женщина видела многое и была готова ко всему.
В психушке! Лариса дернулась. Она ожидала всего, только не этого.
— В городской психиатрической больнице? — Красовская переспросила так, на всякий случай, с маленькой надеждой ожидая другой ответ. Как говорится, надежда умирает последней.
— Именно так. — Медсестра сощурилась. Ее не смутило, что до пациентки не дошло с первого раза. Наверное, такое часто случалось. — Я могу быть чем-то полезной?
— Я попала сюда по ошибке и хочу все выяснить, — начала Красовская, — прошу вас, немедленно позовите главного врача.
— Семен Евгеньевич как раз собирался вас посетить. — Женщина послала ей резиновую улыбку и скрылась в коридоре. Лариса схватилась за голову и, как китайский болванчик, стала раскачиваться из стороны в сторону, повторяя нараспев: «Это какая-то ошибка, ошибка». Она не заметила, как плотный мужчина средних лет, с внушительной лысиной на голове и черной щетиной на подбородке остановился перед ней и несколько минут с интересом за ней наблюдал.
— Вы хотели меня видеть, — проронил он, и Красовская отметила, что голос у него довольно мягкий для такой комплекции.
— Да, я хотела вас видеть, чтобы сказать, что попала сюда по ошибке, — резко бросила она. — И вы обязаны выпустить меня отсюда. Ваши люди схватили на улице здорового человека — я имею в виду себя — и приволокли сюда. Профессионалы так не делают, я буду жаловаться. Мой муж — профессор Красовский, и мое заточение здесь не пройдет вам даром.
Мужчина печально вздохнул и улыбнулся ласково, по-отцовски, как несмышленому ребенку.
— Интеллигентные люди сначала представляются друг другу, а потом продолжают беседу, — заметил он. — Даже не знаю, как к вам обращаться, как звать-величать такую красавицу. Меня, например, зовут Семен Евгеньевич Иваровский.
— Я Лариса Александровна Красовская, — покорно ответила женщина. — Но это сути не меняет.
— Почему же? По крайней мере, я знаю, как к вам обращаться, — кивнул врач. — А вы знаете, как зовут меня. Итак, я вас слушаю, Лариса Александровна.
