Не важно, как я к этому относилась, но карта говорила о слишком большой ответственности. В пророчестве было ясно сказано, что моя роль совсем небольшая. Я спрятала карту между страниц книги, лежавшей на прикроватной тумбочке, забралась в постель и укрылась с головой.
Мне снова снилась красивая грустная женщина, и вновь у меня появилось странное чувство двойственности: я видела своими и ее глазами, ощущала ее горечь и свое замешательство.
«Пойдем. Ты должна поспешить. Ты должна знать.»
Меня охватило чувство, что я срочно должна что-то сделать.
«Только ты можешь. Нет другого пути в…» — ее слова раздавались эхом среди скал, становясь все слабее с каждым разом. — «Пыталась… так долго… так трудно…»
Внезапно, рядом с ней (нами) появился Темный Принц.
Но он был не из тех троих, которых я знала и которые насиловали меня. Это был четвертый. Тот, которого я никогда не видела.
С той необъяснимой уверенностью, какая бывает во сне, я поняла, что это Война.
«Беги, прячься!» — кричала женщина.
Я не могла. Мои ноги словно приросли к земле, а глаза были прикованы к нему. Он был намного красивее, других Темных Принцев и более ужасающим. Как и остальные, он видел мою суть, его взгляд, подобно бритве, проникал в мои самые сокровенные надежды и страхи. Я знала, что Война обладал способностью не только в сеять раздоры и настраивать одну расу или нацию против другой, но и находить в человеке качества, которые можно будет обернуть против него.
Вот он, величайший манипулятор и разрушитель.
И я поняла, что бояться надо не Смерть. Война был тем, кто опустошал жизни. Смерть был лишь чистильщиком, привратником, заключительным актом.
Шею Войны обвивал такой же черный торк, но он был украшен серебром. Хотя под его кожей так же хаотично сменялись цвета, но он был окутан золотым сиянием. А за его спиной мелькнули черные перья. У Войны были крылья.
Глава 24
Следующим утром меня внезапно разбудил непривычный звук. Я села, оглядываясь по сторонам. Звук повторился дважды, прежде чем я поняла, в чем дело. Кто-то бросал камушки в окно.
Я потерла глаза и потянулась. «Иду, иду», — проворчала я, откидывая одеяло. Наверняка, это Дэни. Так как сотовая связь все еще не работала, а звонка в магазине не было, то помимо битья окон, это был единственный способ привлечь мое внимание.
Я отодвинула шторы и выглянула на улицу.
В’лейн возлежал на капоте Вайпера Бэрронса, прислонившись спиной к лобовому стеклу. Пусть машина мне и не принадлежала (ну, это мы еще посмотрим), но я немедленно осмотрела В’лейна на предмет каких-нибудь кнопок или заклепок, которые могли поцарапать краску. Обожаю спортивные автомобили. Их мощь просто покоряет меня. Я все же решила, что можно не опасаться царапин от мягкого белого полотенца, свободно обернутого вокруг талии В’лейна. Его золотистое тело было совершенно, а глаза искрились, словно алмазы в лучах солнца.
Я подняла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Температура упала, низко нависшие облака затянули небо. Дублин опять был холоден и мрачен.
В’лейн поднял чашку Старбакса:
— Доброе утро, МакКайла. Я принес тебе кофе.
Я смотрела на нее со смешанным чувством подозрения и вожделения.
— Ты нашел работающий Старбакс?
— Я переместился в магазин в Нью-Йорке. Я смолол кофе и сам сварил его. Я даже… как вы это называете? Вспенил молоко. — Он показал несколько пакетиков, — Рафинад или коричневый сахар?
Мой рот наполнился слюной. Коричневый сахар и кофеин с утра — что может быть лучше?! Разве что секс.
— Бэрронс рядом? — спросил он.
Я помотала головой.
— А где он?
— Занят сегодня, — соврала я.
— Торопишься куда-нибудь?
Я сузила глаза. В’лейн разговаривал не так, как всегда. Обычно его речь звучала очень формально. А сегодня почти… по-человечески. Я посмотрела на полотенце, пытаясь оценить, не может ли под ним прятаться Книга. Возможно.
— Не мог бы ты сменить это полотенце на что-нибудь вроде облегающих шортов, к примеру?
Он вдруг оказался обнаженным.
Книги не было, определенно.
— Верни обратно свое полотенце, — торопливо попросила я. — Почему ты так странно разговариваешь?
— Разве? Я пытаюсь научиться у людей, МакКайла. Думал, ты сочтешь меня более привлекательным. Как у меня получается? Нет, погоди. Я осваиваю человеческую разговорную речь. Как у меня?
Он все еще был обнажен.
— Полотенце. Немедленно. И так не говорят. Фраза «Ну как тебе?» звучала бы лучше. Но вообще-то, неплохо. И тем не менее, разговорный язык в твоих устах звучит неуместно.
Он одарил меня ослепительной улыбкой:
— Я тебе нравлюсь тем, кем являюсь, принцем фейри. Это обнадеживает. Я пришел, чтобы предложить тебе провести день на пляже. Тропический бриз и песчаные отмели. Пальмы и кокосы. Песок и солнце. Пойдем, — он протянул мне руку. И это была не единственная часть его тела, вытянувшаяся в моем направлении.
Чуть ли не на каждом шагу меня окружали чрезвычайно сексуальные мужчины.
— Полотенце, — потребовала я и прикусила нижнюю губу. Я не должна. Не имела права. На мне лежала ответственность за судьбу мира. У меня даже была карта таро, подтверждающая это.
— Я не понимаю, почему тебе не приятно видеть меня нагим. Мне нравится смотреть на твое обнаженное тело.
— Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой на пляж или нет?
Его радужные глаза сияли.
— Ты приняла мое приглашение. Я вижу это по твоим глазам. Они томно заблестели. Я нахожу это возбуждающим.
— Только не пляж в Фэйри, — сказала я. — Никаких иллюзий. Ты можешь переместить нас в какое-нибудь место в нашем мире, где течет человеческое время? Например, в Рио?
— Повелевай мной, я в твоем распоряжении, МакКайла. Мы проведем ограниченное количество человеческих часов, назначенное тобой.
Я была безнадежно испорченной. Не могла отказаться.
— Я возьму кофе прямо сейчас, — и потянулась за ним через подоконник, ожидая, что В’лейн заставит его взлететь ко мне или что-то в таком роде.
— Не могу услужить. Защитные заклятия этого параноика все еще в силе. Они заставляют меня держаться в нескольких футах от здания.
— Но не от его машины, — подметила я, мои губы сами собой растянулись в улыбке. Бэрронс бы с катушек слетел если бы узнал, что В’лейн прикасался к его Вайперу. И валялся на нем нагишом? Да Бэрронса бы удар хватил.
— С трудом удерживаюсь, чтобы не выжечь свое имя на краске. Боюсь, тебе придется спуститься за своим кофе. Он горячий, поторопись.
