На этой ноте и кончается дневник. В последней записи, сделанной за пару дней до гибели, Роза пишет: «Снова ночью марш, сейчас темно, скоро рассвет, сижу у костра и пишу. Как плохо, когда нет начальника надо мной, хорошо, что никто не прикажет, но плохо — никто не подскажет, что делать? Я не могу найти удовлетворения своему сердцу. Никому я не нужна»
[417].
О «дружной бродячей тройке» — так называла Роза себя, Калю и Сашу Екимову — после войны рассказывала корреспондентам Калерия — девушка, о которой Роза отзывалась с уважением: «Хорошая девушка. Она никакого не имеет эгоизма и смелая, очень здраво мыслит, разбирается хорошо во всех вопросах, память золотая, но немного с ленцой»
[418]. Кале с Сашей Екимовой было интересно, несмотря на ее высокомерный характер, а Роза была «шебутная и добрая»
[419]. Когда обе они погибли, Каля не убивалась по ним, как по Маше Шварц, но ей стало очень одиноко.
Роза погибла в конце января. 17 января она отправила редактору Петру Молчанову письмо прямо с линии огня: написала его, вернувшись ненадолго в землянку передохнуть. «Извините за долгое молчание. Писать было совсем некогда. Шла моя боевая жизнь на настоящем фронте. Бои были суровые, но я каким-то чудом осталась жива и невредима. Шла в атаку в первых рядах. Вы уж извините, что Вас не послушалась. Сама не знаю, но какая-то сила влечет меня сюда, в огонь… Немцы сопротивлялись ужасно. Особенно возле старинного имения. Кажется, от бомб и снарядов все поднято на воздух, но у них еще хватает огня, чтобы не подпускать нас близко. Ну ничего, к утру все равно одолеем их. Стреляю по фашистам, которые высовываются из-за домов, из люков танков и самоходок…».
Впервые Роза пишет Молчанову о том, что ее могут убить. «Быть может, меня скоро убьют. Пошлите, пожалуйста, моей маме письмо. Вы спросите, почему это я собралась умирать. В батальоне, где я сейчас, из 78 человек осталось только 6…».
Было ли у Розы плохое предчувствие? Как бы то ни было, в этому аду она и не подумала о том, чтобы вернуться в свой снайперский взвод. Там тоже было находиться отнюдь не безопасно (из взвода тоже примерно половина девушек были ранены или убиты за год на фронте), но Розе опасностей, подстерегающих снайпера на передовой, было мало.
28 января во время боя примерно в 50 километрах от Кенигсберга солдаты-пехотинцы услышали «душераздирающий женский крик». Прибежав на крик, они увидели Розу Шанину, лежавшую на земле. Рядом снайперская винтовка. Роза кричала им: «Ребятушки! Пристрелите меня скорее!»
[420] Она обеими руками держала внутренности, вываливавшиеся из разорванного осколком живота. Солдаты перевязали ее и унесли в медсанбат. Последние часы Розы и ее страдания зафиксировала медсестра Екатерина Петровна Радькина. Она была секретарем комсомольской организации своего медсанбата и познакомилась с девушкой-снайпером раньше, когда Розу ранили в плечо. Потом Катя изредка видела Розу в политотделе дивизии и вот теперь встретилась с ней, умирающей, в Восточной Пруссии. Шли сильные бои, и, передав в госпитали очередную группу тяжелых раненых, с которыми ей пришлось остаться, когда медсанбат с быстро продвигавшейся дивизией ушел вперед, Радькина хотела догонять медсанбат, но ей снова приказали остаться с очень большой группой тяжелораненых. Среди них Катя увидела Розу.
Как она позже написала родным Розы, та была в очень тяжелом состоянии и «понимала тяжесть своего положения… Сожалела, что мало успела сделать». Роза вспоминала родных и звала маму. Катю, которая была с ней до последней минуты, поразило, как мужественно держалась девушка-снайпер: «Ни стонов, ни слез». Ей очень хотелось пить, но было нельзя, и она вспоминала родник «с холодной вкусной водой» в родном селе Богдановском. «Катя, — просила она, — дай мне родной холодной водички. Я только рот пополощу!»
[421]
Девушки из снайперского взвода, когда, уже позже, им сообщили, что Роза погибла, жалели ее и плакали. Хотели узнать, где ее могила, но так и не узнали, а фронт уже ушел вперед, к Кенигсбергу. Родных известил о гибели Розы капитан Стихарев из в/ч 14041.
Младшему брату Розы Марату было в 1945 году 14 лет, и он, как многие подростки, работал в соседнем совхозе, живя там на казарменном положении. У него уже погибли двое старших братьев, и он очень гордился воевавшей на фронте сестрой Розой. Как-то ему дали выходной, и, приехав на лыжах домой, он увидел мать, которая вдруг показалась ему очень маленькой, сгорбленной, состаренной новым свалившимся на нее горем. Марата поразили ее глаза, полные горя, но сухие: слезы кончились. Мать стояла с похоронкой в руках и повторяла: «Вот и все. Вот и все». — «Что — все, мама?» — ужаснулся Марат, и она только и смогла выговорить: «Роза»
[422]. Некоторое время спустя мать, простая русская крестьянка, сказала нечто, перевернувшее для Марата весь его мир: «Может, к лучшему, что Роза погибла. Как же бы она жила-то после войны? Столько людей настреляла»
[423].
Глава 18
«Упала на что-то большое и твердое»
Советские войска шли по Восточной Пруссии. Месяцы затишья сменились почти безостановочным движением. За Восточной Пруссией их ждал Берлин. Юле Жуковой запомнилась ночь на марше: «Полная темнота, на небе не видно ни луны, ни звезд. Все идут молча, слышится только шаркающая поступь и тяжелое дыхание огромной массы людей. Иногда объявляют привал, и тогда все солдаты буквально валятся прямо в рыхлый снег… Но через 15–20 минут нас снова поднимают, снова идем, отупевшие от усталости, недосыпания, недоедания и сырости…» Многие женщины-снайперы после войны рассказывали, как во время огромных переходов, часто ночных, они спали на ходу. У Юли Жуковой «в какой-то момент отключилось сознание», как будто провалилась в яму. Уснув на ходу, она упала на что-то «большое и твердое». Посветив фонариком, увидела, что это труп немецкого солдата
[424].
В течение недели 31-я армия прошла с боями около ста километров, и после того, как был взят Хайльсберг, все рассчитывали «хоть на небольшую передышку». Однако приказали, не останавливаясь, двигаться дальше на Ландсберг. Так называемый «хайльсбергский треугольник» — три города в двадцати километрах друг от друга — представлял собой сильно укрепленный район, последнюю преграду на пути к столице Восточной Пруссии. После того как 31 января был взят Хайльсберг, немцы нанесли сильный контрудар южнее Кенигсберга, и командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский был вынужден приостановить наступление ударной группировки фронта. Несмотря на нехватку сил, Черняховский одобрил план захватить Ландсберг, что и было поставлено задачей командиру 331-й дивизии Берестову.
