Вскоре после возвращения Вера с Тоней пошли в деревне на танцы. Плясали девушки моложе их — подросли, пока они были на фронте. Плясали что-то новое, что Вера не знала, пели частушки, которые появились без нее. Ребята Веру не приглашали — все они были на несколько лет ее моложе. И стало им с Тоней «как-то обидно». Девчонки еще и начали намекать — не все, но нашлись такие, — «какая же ты девушка, ты ведь в армии была!». Вера с одной из них пошла напролом: «Что я там, проституткой была?» И девчонка оставила ее в покое.
Вера через пару лет вышла замуж за парня моложе себя на четыре года. А до этого все надеялась, что найдет ее все же тот, с которым познакомилась на фронте, — танкист Слава Гондарь. Слава ей признался в любви, но его часть подняли по тревоге, и больше Вера его не видела и не имела от него вестей. Погиб, адрес потерял или нашел еще кого-то и забыл ее? У Веры остался адрес его матери — где-то на Украине, но она не стала писать туда, «закрутилась как-то», очень уж трудная жизнь пошла в колхозе без мужчин
[488].
Только пятеро парней вернулись в большую деревню Лиды Ларионовой, а ушло 120 мужиков и ребят. Лида, уходившая на войну с узелком, в штопаной-перештопаной юбке, вернулась аккуратно и богато, по деревенским меркам, одетая — в плотных чулках, в новой подогнанной гимнастерке и юбке, куртке, в брезентовых сапожках по размеру. Кое-что привезла с собой, повидала другие страны. А жизнь в деревне после войны ждала ее такая же беспросветная, как довоенная, — только почти без надежды выйти замуж. Как и до войны, обирало государство, заставляя работать за гроши и платить неподъемные налоги. Как и до войны, спасались своим хозяйством, держали какой-то скот. Как и раньше, случались голодные годы — конец сороковых был страшнее тридцатых. И даже после войны не выдали деревенским паспорта, так что даже в райцентр они не могли убежать из своей деревни.
За то, что воевала, долго еще после войны ничего ей не доплачивали. Да и вообще она быстро поняла, что не стоит лучше болтать о том, что она фронтовичка
[489].
К мужчинам, кто воевал, относились с уважением, пусть и без придыхания, к женщинам — по известной причине — зачастую подозрительно или враждебно, иногда с жалостью, но уважением и не пахло. Кому мужья, кому родители или подруги намекали, что о фронтовом прошлом лучше помалкивать. Они научились этому. И позже, когда при Брежневе ветераны оказались в большом почете, когда стали проводить для них встречи, приглашать в школы, чтобы выступили, многие женщины-фронтовички все равно считали, что лучше им обойтись без всего этого.
«После войны я долго пытался забыть все эти жуткие и чудовищные картины увиденного на войне. На меня давил тягостный груз невольной вины перед моими погибшими товарищами — почему я остался жив, а они убиты»
[490]… Под этими словами подписались бы многие фронтовики. Совсем молодые, они несли страшную ношу, которую не могли разделить с окружающими — те, кто не был на войне, не могли их понять. «Да и как-то дико быть среди людей, которые даже издали не видели того, что пережили мы», — вспоминал ровесник Ани Мулатовой
[491].
А женщинам было проще: как тут впадешь в депрессию, если нужно детей растить, если нужно каждый день думать, чем кормить семью?
Свекор со свекровью Аню вскоре полюбили как родную дочь: она ведь была работящая, с чудесным характером, веселая. Все уходили утром на работу, а она готовила еду на керосинке, убирала, носила дрова из сарая и топила печь. Пока было тепло, спали они с мужем в дровяном сарае — тогда много было таких сараев в Марьиной Роще. А потом, нечего делать, поселились все в одной комнате: родители спали на кровати, молодые — к дивану приставляли стулья и сверху клали перину. В 1946-м родился сын Валерик, в 1947 году Анатолий закончил военную академию и получил назначение в Белоруссию. Там им вначале пришлось очень тяжело — голод, нищета, зарплата, на которую не купишь даже картошки на черном рынке. Спасали посылки от родителей из Москвы — сухари, сушки… Демобилизовался Анатолий при Хрущеве, который погнал из армии фронтовиков, и приехали они снова в ту 15-метровую комнату к родителям. Аня работала в школе администратором. Хотела учителем стать, но не вышло. Мечтала хотя бы закончить десятый класс в вечерней школе.
Лет через десять после войны ей удалось пойти учиться, но муж стал скандалить, что дома из-за этого порядка нет, и пришлось бросить. Муж, как и мужья многих ее фронтовых подруг, уже сильно пил в это время
[492].
Фотоиллюстрации
Катя Передера. 1944 г. (Из личного архива Е.Ф. Тереховой (Передеры)).
Женя Макеева. 1944 г. (Из личного архива Е.Ф. Тереховой (Передеры)).
Снайперы Роза Шанина, Саша Екимова и Лида Вдовина. 3-й Белорусский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГАКФД).
Снайпер Роза Шанина. 3-й Белорусский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГЛКФД).
Снайперская книжка Веры Кабернюк, страница с ее личным счетом. «Фр.» означает «фрицев». 1944 г. (Из личного архива В. К. Зубченко (Кабернюк)).
Портрет гвардии младшего сержанта снайпера Веры Кабернюк. Нарва, 2-й Прибалтийский фронт, 1944 г. (Из коллекции РГАКФД).
Каля Петрова — «глазастый солдатик». Литва, лето или начало осени 1944 г. (Из личного архива К.А. Мороховец (Петровой)).
