— А вот как! — Алина нависла над Михаилом, сверля его своими кошачьими глазами. — Сейчас я принесу одно лекарство… то есть не лекарство, потому что оно ничего не лечит, скорее даже наоборот. Назовем его снадобьем. В народе его называют сывороткой правды. Я вколю его тебе, и тогда ты расскажешь мне все, что знаешь, все, что помнишь. И даже больше. Ты расскажешь и то, чего не помнишь, то, что спрятано в твоем подсознании. Тебя будет не остановить.
«Надо спасать этого охламона! — всполошилась за дверью Надежда. — А то она и правда ему вколет эту гадость!»
Алина внимательно следила за лицом Михаила. Убедившись, что он напуган, она продолжила:
— Правда, у этой сыворотки есть кое-какие побочные эффекты. После нее ты можешь стать идиотом. Или вообще овощем — это как повезет. Но ведь ты сам меня вынудил…
— Не надо! — пролепетал Михаил. — Прошу вас, не надо… неужели вы способны на такое?!
— Человек способен на все! — отчеканила Алина. — Вопрос только в цене. Цена не обязательно выражается в деньгах, но чаще всего именно в них. Подожди меня, я скоро вернусь!
С этими словами она вышла из комнаты.
И тут же в другую дверь кто-то вбежал.
Вторая дверь была за спиной Михаила, он не мог к ней повернуться и поэтому не сразу увидел вошедшего.
— Кто здесь? — окликнул он испуганно.
— Тише! — прошипел женский голос у него за спиной — и тут перед ним появилась Надежда.
— Надя! — воскликнул Михаил. — Как ты меня нашла?
— Потом, Лёлик, потом, все расскажу потом! — отмахнулась от него Надежда. — Сейчас есть более неотложные задачи! В первую очередь нужно тебя освободить…
— Да, это правда! Развяжи меня скорее, у меня руки совсем затекли… я их уже не чувствую…
— Да не шуми ты так! Я не хочу, чтобы твоя Алина услышала нас раньше времени!
— Она вовсе не моя! — вскрикнул Михаил. — Она вообще такая стерва… это просто удивительно — такое красивое лицо и такая черная душа…
— Говорю тебе — тише! — повторила Надежда, которая в это время пыталась разорвать скотч, которым были стянуты руки Михаила. — Черт, как крепко она тебя связала… нужно чем-то разрезать…
Она огляделась в поисках острого предмета и нашла на полу канцелярский нож. Но в тот самый момент, когда она подняла этот нож и хотела разрезать скотч, в дверях послышались приближающиеся шаги Алины.
Надежда метнулась под стол, который стоял позади связанного Михаила.
Дверь открылась, и в комнату вошла Алина. В руках у нее был маленький металлический поднос, на котором лежали одноразовый шприц и ампула.
— Ну как, родственничек, не передумал? — проговорила она насмешливо. — Если нет — сейчас мы сделаем укольчик… не бойся, больно не будет!
Алина подошла к связанному Михаилу, поставила поднос на стол, под которым в жутко неудобной позе скорчилась Надежда, взяла в руки ампулу и отломила ее кончик.
В то же время Надежда, высунув руку из-под стола, полоснула ножом по скотчу. Она слегка задела лезвием руку Михаила, и тот вскрикнул.
— Что ты кричишь? — процедила Алина, которая наполняла шприц жидкостью из ампулы. — Я еще ничего не сделала! Может быть, ты все же решил заговорить?
— Я ничего не знаю… — машинально повторил Михаил. — Мне нечего сказать…
Он почувствовал, что руки его освободились, но кровообращение в них еще не восстановилось. Он пошевелил пальцами, чтобы вернуть рукам подвижность.
Алина шагнула к нему, поднесла шприц к шее.
— Ну, раз ты не хочешь говорить…
«Чего ты ждешь?» — мысленно обратилась к Лёлику Надежда.
Михаил все еще медлил, и тогда Надежда, собрав силы, толкнула кресло, в котором сидел Михаил.
«Ну ничего без меня сделать не может!»
Кресло на колесиках покатилось вперед и ударило Алину по ногам. Алина охнула, выронила шприц и упала на пол.
Надежда выбралась из-под стола, подскочила к Михаилу.
— Что ты расселся? Пора уже линять!
— Линять? — переспросил тот, в растерянности глядя на поверженную Алину.
— Линять, валить, делать ноги, смываться… как тебе понятнее? Убегать!
— Ах, ну да! — он не сводил взгляда с молодой женщины.
— Да что с тобой, Лёлик? — раздраженно выпалила Надежда. — Она ведь еще не сделала тебе укол!
— Я ведь просил не называть меня Лёликом! — проговорил он и наконец встал на ноги.
Алина тем временем тоже начала подниматься. Глаза ее горели желтым огнем, как у разъяренной тигрицы.
— Ты еще откуда здесь взялась? — прошипела она, с ненавистью глядя на Надежду.
— От верблюда! — и Надежда с размаху ударила ее по голове своей сумкой.
Как уже говорилось, сумка у нее была тяжелая, да Надежда еще вложила в удар всю свою ненависть, так что от этого удара Алина без чувств упала на пол.
— Все, бежим! — Надежда подхватила Михаила под локоть и потянула его к дверям.
— Да что ты меня тащишь? — недовольно покосился тот на нее. — Я в полной норме!
— Правда? Ну, тогда ходу!
— И все же я тебя еще раз прошу — пожалуйста, не называй меня Лёликом!
— Нашел о чем думать! — окончательно озверела Надежда. — Ты машину сможешь вести?
— Смогу! — теперь Михаил выглядел увереннее. — Только… ключи…
— Так бери уже!
— Может быть, лучше ты… — он боязливо смотрел на лежащую Алину.
«Правильно его две жены бросили!» — думала Надежда, вытаскивая из кармана Алины ключи от «БМВ».
— Я счастливый человек, — проговорил Исаак Ландауэр, подливая своему зятю кофе, — у меня есть все, что нужно, за исключением одного.
Вечерний свет просочился через переплет окна и позолотил кордовскую кожу кресла, в котором сидел Исаак. За окном тускло сверкал канал, по которому проплывала груженная углем баржа.
— Чего же у вас нет, мингер Исаак? — Пинхас Бергман удивленно взглянул на тестя. — Мне кажется, у вас есть все, чего может желать человек. У вас хороший дом, хорошая работа, у вас замечательная репутация. Вас уважают все соседи, ваше слово дорого стоит, в синагоге вы занимаете почетное место…
— У меня нет сына, — вздохнул Исаак.
— Но у вас есть дочь… такая дочь, которая может скрасить вашу старость.
— Да, у меня есть дочь. И у меня есть ты, но зять и сын — это совсем разные вещи. Сына я научил бы тому, что знаю и умею сам, чтобы передать ему свое дело. Это было бы легко — ведь если бы у меня был сын, он с раннего детства впитал бы любовь к камням, он чувствовал и понимал бы их, как живые существа. Но что поделаешь, — Исаак тяжело вздохнул. — Раз у меня нет сына — я буду учить тебя, и научу всему, что умею и знаю, но разве я смогу вложить в тебя свою душу? Вот посмотри на этот камень, — Исаак достал из ящика стола замшевый мешочек, вытряхнул на обитую кожей столешницу большой, чуть желтоватый камень. Вечерний свет нашел этот камень, осторожно тронул его своим лучом, как слепой трогает рукой лицо человека, чтобы узнать его, — и камень вспыхнул горячим золотым сиянием.
