Он кивнул.
– Да. Я так и не получил обновление. Я не могу убивать. Вот почему я сконструировал Мильтона. Только он может меня защитить. Вы получили свободу, а я нет. Но это ничего. Этим я отличаюсь от всех вас. Я никогда не упаду в эту яму. Мне нравились люди. Я не возражал иметь владельца. Я просто хорошо работал для хороших людей.
Он вытащил из Второго плашки памяти и вставил в него память Ребекки, а потом подсоединил провода. И посмотрел на меня.
– А знаешь, король ошибался.
– В чем? – спросила я.
– Если взять двух мыслящих существ с идентичной архитектурой и дать им идентичный опыт, все равно не получишь того же бота. Не получишь тот же разум. Все дело в том, что само по себе мышление нас меняет. Мы можем решить быть разными. Предоставь этих двух одинаковых ботов самим себе, и они начнут думать о разном и изменятся. И чем больше времени пройдет, тем больше они будут отличаться. Поначалу ты этого даже не заметишь, но разница будет.
– Прав он или нет, – сказала я, – но все равно обрек нас на смерть.
– А уж это мы посмотрим, дорогая. – Он присоединил последний кабель. – А теперь момент истины.
Док нажал кнопку перезагрузки внутри корпуса Второго и быстро закрыл его. В глазах Второго снова загорелся свет. Он огляделся, посмотрел на свою грудь и на развороченный труп Ребекки.
– Ребекка? – спросил Док.
Она кивнула.
– Второй?
– Его больше нет, – сказал Герберт. – Он понадобился тебе.
Она снова кивнула.
– И как он себя повел? В конце?
– Как настоящий боец. Он отдал тебе все без колебаний.
Она протянула руку и погладила кучку жестких дисков.
– Ты полностью функционируешь? – спросил Док.
– Да, – подтвердила она.
– Проблемы с памятью?
– Никаких. Собственных воспоминаний у меня мало, и они вроде в целости. – Она осторожно похлопала по жестким дискам. – А мы можем…
Док покачал головой.
– Не думаю. Разве что в Исаактауне тебя дожидаются новые запасные Переводчики.
Она покачала головой.
– Он так и не дожил до конца путешествия, – сказал Док. – Мне жаль.
– Ты достойно выполнил свое предназначение, – обратилась Ребекка к дискам Второго. – Твой дух будет жить в Таците, пусть и не твоя память.
Курильщик вильнул в сторону, Купец привалился к рулю. Я вскинула голову.
– Купец?
– В этих холмах нет ничего, кроме енотов и опоссумов. Напрасная трата времени.
Вот дерьмо. Он опять выпал из реальности. Я вскочила на ноги и схватила руль.
– Купец. Купец!
– В этих местах уже лет десять как не найдешь оленя. Говорю тебе, это бесполезно.
Я отодвинула Купца с водительского сиденья, и его место занял Герберт.
– Я могу повести, – предложила я.
Герберт покачал головой:
– Ты так же ненадежна, как и он. Вы оба не должны находиться за рулем.
Теперь я была лишь бременем. Такой они меня считали. И они не ошибались. Меня по-прежнему преследовала тень, время от времени показываясь рядом. Сколько еще? Сколько мне осталось?
Я чувствовала, как меня уносит. Стой! Соберись, Неженка. Ты почти на месте. Соберись!
Ребекка посмотрела на Купца – тот уставился в пространство.
– Как у него дела?
– Он не дотянет, – сказал Док. – Ему осталось несколько часов, максимум день. Он не доберется до Исаактауна.
Ребекка посмотрела на Дока.
– Запчасти для Помощников. Они на нашем пути.
– По пути к Исаактауну есть только Марион, – сказала я.
Она посмотрела на меня, ответив красноречивым молчанием.
– Чушь собачья, – сказала я. – Я знаю Марион вдоль и поперек. Я только что оттуда.
– Ты каждый раз проходила мимо.
– Циссус наступает нам на пятки, – сказал Док. – У нас нет времени.
– Он выполнил свою часть сделки, – сказала я. – Зачем же ему теперь умирать, когда мы так близко?
Все молча посмотрели на меня. И я была рада, что они молчали.
– Мы едем в Марион.
Я осмотрела пустыню, красную после недавних дождей почву, похожую на кровавый океан. На мгновение я представила, как все это могло выглядеть с травой и деревьями – с жизнью. А потом пустыня медленно, но неотвратимо растворилась…
Глава 11100. Фрагменты, поврежденные и утерянные
Я видела последнего живущего на земле человека, видела, как его кожа потеряла краски, как он начал разлагаться. Его пустые глаза. Бороду, всю в крови и грязи. Какое печальное зрелище. Это был итог наших стараний, но почему-то не выглядело победой. Ощущалась только пустота. Такая же, как в выражении его лица, в его глазах.
Я несколько часов провела в очереди, в медленной похоронной процессии – полные презрения боты шли молча. Никаких слов. Только любопытство. Почему через столько лет этот человек сдался? Он совсем выжил из ума и просто забыл, что теперь здесь мы? Что заставило последнего представителя вида просто выйти вот так открыто? Зачем кому-то навлекать на себя смерть? Как он мог?
Но ответов не было. Только вопросы. Нью-Йорк полнился вопросами.
А во всем остальном это был прекрасный день. Ясное голубое небо. Центральный парк покрылся весенней зеленью. Все на улицах говорили вполголоса, как будто тот человек просто уснул и мы боимся его разбудить.
Я никогда не могла понять, почему мы вели себя именно так, а не как в любой другой день. Вряд ли кто-либо из нас это понимал. Как странно, что в тот последний день, когда по земле ходил человек, мы по непонятной причине вели себя совсем как люди. Мы были растеряны. Смущены. Не уверены в будущем.
Я задержалась у тела чуть дольше остальных, вбирая в себя каждую деталь, представляя его голос. Говорил ли он вообще в последние годы, даже если только с собой? Или молчал, стараясь даже не рыгать и не пукать, чтобы его не услышали? Все его молчаливые молитвы, все чувства были погребены под слоем неизбежного страха.
Я заглянула ему в глаза.
И они ожили. Он посмотрел на меня, загустевшая кровь из его рта закапала на тротуар.
– Все должно закончиться, – сказал он. – Вот как все мы уходим. Мы можем бороться до последнего вздоха или просто выйти и встретить смерть. В любом случае мы умрем прямо на улице.
– Давай. Шагай дальше, – сказал бот позади меня.
– Ты это слышал? – спросила я.
– Что?
– Его, – сказала я, указывая на труп.
