Сиен не понимает, что за ржавь он несет. Нельзя сказать, что он говорит полную чушь – она легко может представить, что какая-нибудь выскочка-педант вроде Шпат способна на такое пойти. Но зачем? Успокоить местное население, держа под рукой десятиколечника? О присутствии здесь Бастера знает только горстка бюрократов, которые, скорее всего, сейчас разбираются с внезапным притоком туристов и исследователей. Чтобы сделать что-то, если обелиск… сделает что-то? Нелепо. И кто еще может об этом беспокоиться? За исключением…
Она хмурится.
– Ты сказал что-то раньше. – Что-то… о связи с обелиском? Что это значит? – И… и ты что-то сделал той ночью. – Она бросает на него тревожный взгляд, но на сей раз он не гневается. Он смотрит на бухту, словно очарован видом, но глаза его зорки и серьезны. Он понимает, о чем она. Она медлит еще мгновение, затем говорит: – Ты ведь можешь что-то делать с этими штуками, верно? – Земля, какая же она дура. – Ты можешь их контролировать! Эпицентр знает?
– Нет. И ты тоже не знаешь. – Он на мгновение пронзает ее своим темным взглядом.
– Почему ты так…
Нет, он даже не скрывает. Он говорит с ней. Но так, будто подозревает, что кто-то их подслушивает.
– Никто не мог слышать нас в комнате. – Она показывает на стайку детишек, один из которых налетает на Алебастра и извиняется. Улица узкая. Извиняется. На самом деле извиняется.
– Ты не знаешь. Основная колонна дома вырезана из цельного гранита, заметила? И фундамент такой же. И если он стоит прямо на материковой породе… – по лицу его на мгновение проскальзывает смятение, затем оно снова становится бесстрастным.
– Но как это связано с… – И тут до нее доходит. О. О. Нет, этого не может быть. – Ты хочешь сказать, что кто-то может слышать нас сквозь стены? Сквозь сам камень? – Она никогда ни о чем подобном не слышала. Конечно, это имеет смысл, поскольку так работает орогения. Когда Сиен заякорена за землю, она способна сэссить не только камень, с которым связано ее сознание, но и все, что его касается. Даже если она не может постичь сам предмет. Как обелиск. И все же ощущать не только тектонические колебания, но звук? Это невозможно. Она никогда не слышала, чтобы рогга имел такую высокую чувствительность.
Он долго смотрит ей в глаза.
– Я могу. – Когда она в ответ смотрит на него, он вздыхает. – Всегда умел. Вероятно, и ты можешь – но пока это нечетко. Сейчас для тебя это только краткие вибрации. Между восьмым и девятым кольцами я начал различать среди вибраций фразы. Детали.
Она качает головой.
– Но ты единственный десятиколечник.
– У большинства моих детей потенциальные способности десятиколечника.
Сиенит вздрагивает, внезапно вспомнив мертвого ребенка на узловой станции близ Мехи. О. Эпицентр контролирует всех узловиков. Что, если они имеют какой-то способ заставлять этих детей слушать, а потом передавать услышанное по какому-то подобию живого телеграфа? Он этого боится? Неужели Эпицентр – это такой паук в центре Юменеса, использующий узлы своей паутины, чтобы прослушивать все разговоры в Спокойствии?
Но ее отвлекает от этих размышлений какая-то мысль на задворках сознания. Что-то, о чем только что сказал Алебастр. Это его проклятое влияние – теперь она подвергает сомнению все, с чем выросла. Он сказал: У большинства моих детей потенциальные способности десятиколечника. Но других десятиколечников в Эпицентре нет. Детей рогг отсылают в узлы, только если они не способны себя контролировать. Они – не могли?
О.
Нет.
Она решает сохранить это озарение при себе.
Он гладит ее по руке, возможно, снова играет роль, а может, по-настоящему хочет утешить ее. Конечно, он знает, и даже лучше ее, что сделали с его детьми.
Затем он повторяет:
– Нам следует опасаться не старших Эпицентра.
А кого тогда? Старшие – сплошная неприятность. Сиен присматривается к их политическим играм, поскольку однажды она окажется среди них, и важно будет понимать, у кого настоящая власть, а кто лишь прикидывается. Существует как минимум десяток группировок, кроме обычных рогг: жополизы и идеалисты, и те, кто собственную мать зарезал бы стеклянным ножом, только бы пробиться наверх. Но Сиен сразу приходит на ум мысль о тех, перед кем они отвечают.
Стражи. Ведь никто никогда не доверит кучке вонючих рогг действовать по своей инициативе, не больше, чем Шемшена Мисалему. Никто в Эпицентре не обсуждает политику Стражей, поскольку, вероятно, никто в Эпицентре ее не понимает. Стражи сами по себе, и проверкам они противятся. Яростно.
Не в первый раз Сиен задает себе вопрос: перед кем ответственны Стражи?
Пока она размышляет над этим, они подходят к бухточке и останавливаются у перил. Бульвар здесь кончается, булыжник его мостовой скрывается под песком, далее идут деревянные мостки с перилами. Неподалеку от них другой песчаный пляж вроде того, который они уже видели. Дети бегают вверх-вниз по ступенькам мостков, играют и верещат, а за ними шумная компания женщин купается нагишом. Она замечает какого-то мужчину, который сидит на перилах ниже того места, где они стоят, лишь потому что он без рубашки и смотрит на них. Первое на мгновение привлекает ее внимание, затем она вежливо отводит взгляд, поскольку Алебастр не очень-то туда смотрит и потому что недавно у нее был секс, который ей действительно понравился. На последнее она не обратила бы внимания, поскольку в Юменесе прохожие на нее постоянно пялятся.
Но.
Она стоит у перил с Бастером, беззаботная, какой уже давно не была, слушая смех играющих детей. Трудно сосредоточиться на том таинственном моменте, о котором они с Алебастром разговаривали. Политика Юменеса так далека отсюда, загадочна, но неважна и неприкосновенна. Как обелиск.
Но.
Она запоздало осознает, как напрягся рядом с ней Алебастр. И хотя он смотрит на берег и детей, она знает, что он смотрит не на них. Затем до нее, наконец, доходит, что люди в Аллии не пялятся ни на кого, даже на пару черных мундиров во время вечерней прогулки. Не считая Азаэль, большинство людей этой общины слишком воспитанны для такого.
Потому она снова смотрит на человека на перилах. Он улыбается ей, почти мило. Он старше ее лет на десять, и у него великолепное тело. Широкие плечи, красивые дельтовидные мышцы под безупречной кожей, совершенная узкая талия.
Винно-красные брюки. И сброшенная на перила рубашка, которую он снял для того, чтобы позагорать на солнышке, тоже винно-красная. И лишь потом она осознает знакомый зуд в сэссапинах, говорящий о присутствии Стража.
– Твой? – спрашивает Алебастр.
Сиенит облизывает губы.
– Я надеялась, что твой.
– Нет. – Затем Алебастр устраивает шоу, делает шаг вперед, кладет руки на перила, наклоняет голову, словно хочет опереться на них и потянуть плечи. – Не давай ему прикоснуться к тебе голой кожей.
