Это неправильно.
– Пожалуйста, – в отчаянии говорит она вне себя. – Мы же не сделали ничего дурного, я не понимаю, не понимаю…
– Тебе и не надо понимать, – говорит он с бесконечной добротой. – Тебе нужно сделать только одну вещь. – И он делает выпад, целясь ей в грудь.
Позже она осознает последовательность событий.
Позже она осознает все, что произошло в одно мгновение. Но сейчас это происходит медленно. Время теряет смысл. Она видит только кинжал, огромный и острый, его кромки блестят в угасающем свете заката. До нее это доходит постепенно, милосердно, вымывая из нее порожденный долгом ужас.
Это никогда не было правильным.
Она осознает только шершавые доски под пальцами и беспомощные крохи тепла и движения – и это все, что она может сэссить под деревом. Но этим она не сможет сдвинуть даже гальку.
Она осознает Алебастра, потому что он корчится в конвульсиях, как же она этого не поняла раньше, он не владеет собственным телом, это стеклянный кинжал в плече каким-то образом лишил его всей силы, и на лице его беспомощный страх и мука.
Она осознает, что она зла. В бешенстве. Будь проклят этот долг. То, что делает этот Страж, все, что делают Стражи, неправильно.
И тут…
И тут…
И тут…
Она чувствует обелиск.
(Алебастр, которого начинает трясти сильнее, открывает рот, взгляд вонзается в нее, несмотря на неконтролируемую дрожь остального тела. В голове мимолетно звенит его предостережение, но она не может вспомнить точных слов.)
Кинжал на полпути к ее сердцу. Это она очень-очень осознает.
Мы боги в цепях, и это, ржавь побери, неправильно.
И она снова тянется, на сей раз не вниз, а вверх, не прямо, а чуть в сторону…
Нет, беззвучно кричит Алебастр между приступами конвульсий.
…и обелиск втягивает ее в свой дрожащий, дерганый кроваво-красный свет. Она падает вверх. Ее тащит вверх и внутрь. Она полностью утрачивает контроль, о Земля-Отец, Алебастр был прав, эта штука ей не по силам…
…и она кричит, поскольку забыла, что обелиск сломан. Она с болью протискивается через зону повреждения, каждая трещина прожигает ее насквозь, раскалывает ее, разбивает на куски, пока…
…пока она не останавливается, зависнув и свернувшись от боли среди растрескавшейся алости.
Это нереально. Это не может быть реальным. Она одновременно ощущает себя лежащей на засыпанных песком досках, на ее коже угасает закат. Она не ощущает обсидианового кинжала Стража, по крайней мере пока. И она видит своими сэссапинами, а не глазами, но другого слова, кроме «видеть», она не может подобрать:
Перед ней в сердце обелиска парит камнеед.
Она впервые так близко к нему. Во всех книгах говорится, что камнееды не мужчины и не женщины, но этот напоминает гибкого юношу, изваянного из черного мрамора с белыми прожилками, облаченного в струящиеся одежды из радужного опала. Его руки и ноги, мраморные и полированные, раскинуты, словно в падении. Его голова запрокинута, его волнистые волосы расплескались у него за спиной прозрачной волной. Трещины разошлись по его телу и жесткой иллюзии одежды внутрь него, сквозь него.
Ты в порядке? – спрашивает она, не имея понятия, почему спрашивает, тем более что она сама раскалывается на куски. Ее тело рассечено жуткими трещинами, ей хочется задержать дыхание, чтобы еще больше не навредить ему. Но это иррационально, поскольку она не здесь, и это нереально. Она на улице, вот-вот умрет, а этот камнеед мертв уже целую эпоху.
Камнеед закрывает рот, открывает глаза, склоняет голову и смотрит на нее.
– Все хорошо, – говорит он. – Спасибо, что спросила.
И тут обелиск раскалывается.
15
Ты среди друзей
Ты добираешься до места, где «сплошные орогены», и оно вовсе не таково, как ты ожидаешь. Во-первых, оно заброшено. Во-вторых, это вовсе не община.
В полном смысле этого самого «не». По мере вашего приближения дорога расширяется, опускается на уровень земли и полностью исчезает в центре деревни. Такое делают во многих поселениях – выравнивают дорогу, чтобы привлечь путников, поощрить торговлю, но в таких общинах обычно есть место для торговли, а тут ты не видишь ничего похожего на торговые ряды или рыночную площадь, или хотя бы гостиницу. Более того, тут даже стены нет. Ни груды камней, ни проволочной ограды, даже острых кольев, вбитых в землю по периметру поселения. Ничего не отделяет это поселение от окружающего его пейзажа, а это лес с кустистым подлеском – прекрасное укрытие для нападающих.
Но, кроме кажущейся заброшенности и отсутствия стены, есть и другие странности. И их немало, замечаешь ты, вместе с остальными оглядываясь по сторонам. Во-первых, тут недостаточно полей. Поселение, способное вместить несколько сотен человек, как это некогда было, должно иметь более одного-единственного (обобранного подчистую) гектара колючих стеблей чойи, которое ты заметила по дороге. У него должен быть больший выпас, чем высохший зеленый пятачок возле центра. Также ты не видишь хранилища, никакого вообще. Хорошо, положим, оно скрыто – многие общины так делают. Но затем ты замечаешь, что дома чудовищно разнятся по стилю – один по-городскому высокий и узкий, второй широкий и приземистый, как для более теплого климата, третий – купол, покрытый дерном, вросший в землю, как твой старый дом в Тиримо. Общины не без причины придерживаются единого избранного стиля – единообразие представляет собой определенное послание. Оно говорит потенциальным захватчикам, что члены общины будут защищаться как один. А визуальное послание этой общины… сбивает с толку. Возможно, им все равно. Этого ты истолковать не можешь. Это тебя заставляет нервничать даже сильнее, чем ежели бы это место кишело враждебно настроенными людьми.
Ты с остальными медленно, осторожно продвигаешься по улицам поселения. Тонки даже не пытается делать беспечный вид. У нее в руке обнаженные парные стеклянные кинжалы с черными лезвиями. Ты понятия не имеешь, где она их прятала, хотя в ее юбках может спрятаться целая армия. Хоа кажется спокойным, но кто может сказать, что на самом деле чувствует Хоа? Он казался спокойным и тогда, когда превратил киркхушу в статую.
Ты не достаешь свой нож. Если тут и правда полно рогг, то вы останетесь в живых, только если они не будут возражать против вашего присутствия.
– Ты уверен, что это то самое место? – спрашиваешь ты Хоа.
Хоа горячо кивает, что означает, что тут много людей, просто они прячутся. Почему? И как они смогли увидеть ваше приближение сквозь пеплопад?
– Ушли недавно, – бормочет Тонки. Она смотрит на мертвый сад возле одного дома. Его обобрали путники или бывшие обитатели, среди иссохших ветвей не осталось ничего съедобного. – Дома в хорошем состоянии. И сад плодоносил пару месяцев назад.
