– На острове, примерно в сотне миль от Восточного побережья.
– На острове?
Это пугает. Острова – смертельные ловушки. Хуже жить только на линиях разлома и в кальдерах спящих, но не потухших вулканов. Но теперь Сиенит слышит далекий звук прибоя о скалы, где-то внизу, под склоном, где они лежат. Если они всего в сотнях миль от края Максимали, то находятся слишком близко к подводному разлому. Прямо над ним, в общем и целом. Вот почему люди не живут на островах, клятая Земля, – их в любую минуту может смести цунами.
Она встает, ей внезапно непреодолимо хочется увидеть, насколько плохо их положение. Ноги ее затекли от лежания на камне, но она все равно, спотыкаясь, обходит Алебастра, пока не оказывается на склоне рядом с женщиной. Затем она видит:
Насколько хватает глаз, открытый пустой океан. В нескольких футах от того места, где она стоит, скала резко обрывается, превращаясь в крутой утес, возвышающийся на несколько сотен футов над морем. Когда она подходит к краю и смотрит вниз, видит пену, разбивающуюся о кинжалы скал далеко внизу – падение означает смерть. Она быстро пятится.
– Как мы сюда попали? – испуганно шепчет она.
– Я принесла вас.
– Ты… – Сиенит обходит женщину, злость уже пробивается сквозь потрясение. Затем злость угасает, оставляя одно потрясение.
Изваяйте женщину – невысокую, с волосами, забранными в пучок, с тонкими чертами лица, стоящую в изящной позе. Придайте ее телу и одежде теплый цвет старой слоновой кости, но окрасьте в более темный тон зрачки и волосы – в этом случае черный – и кончики пальцев. Здесь цвет понемногу тает, переходя в красноватый, словно въевшаяся грязь. Или кровь.
Камнеед.
– Клятая Земля, – шепчет Сиенит. Женщина не отвечает. У них за спиной слышится стон, заставляющий Сиенит забыть обо всем остальном, что она хотела сказать. (Но что она могла бы сказать? Что?) Она отрывает взгляд от камнееда и фокусируется на Алебастре, который шевелится и явно чувствует себя не лучше, чем Сиенит. Но она на миг забывает о нем, придумав, наконец, что сказать.
– Зачем? – спрашивает она. – Зачем ты принесла нас сюда?
– Чтобы он был в безопасности.
Все так, как рассказывают камнелористы. Рот камнееда не открывается, когда он говорит. Ее глаза не двигаются. Она вполне могла бы быть статуей, чем и кажется. Это ощущение крепнет, и Сиенит понимает, что сказала эта тварь.
– Чтобы он… был в безопасности?
Снова камнеед не отвечает.
Алебастр опять стонет, так что Сиенит, в конце концов, подходит к нему, помогает сесть, и он начинает шевелиться. Его рубашка на плече натягивается, и он шипит, и она запоздало припоминает, что Страж всадил туда свой метательный кинжал. Кинжала уже нет, но рубашка присохла к ране, он ругается, открывая глаза.
– Декайе шисекс анрелаббемет.
Она уже слышала, как он говорит на этом странном языке.
– Говори на санземэте, – рявкает она, хотя нельзя сказать, чтобы он ее успел разозлить. Она не сводит глаз с камнееда, но та продолжает стоять неподвижно.
– Гребаная, гребаная ржавь, – говорит он, хватаясь за больное место. – Больно.
Сиенит отбрасывает его руку.
– Не трогай, разбередишь рану. – А они в сотнях миль от цивилизации, отделены от нее водой, насколько хватает глаз. Оставлены на милость твари, чья раса сама загадка, а также смерть. – У нас компания.
Алебастр окончательно приходит в себя и смотрит, моргая. На Сиенит, потом ей за спину. Глаза его чуть расширяются при виде камнееда. Он стонет.
– Блин. Блин. Что ты наделала на сей раз?
Почему-то Сиенит не слишком удивляет то, что Алебастр знаком с камнеедом.
– Я спасла твою жизнь, – говорит камнеед.
– Что?
Рука камнееда поднимается, так ровно, что это даже более чем изящно и почти неестественно. Больше ничто в ее теле не движется. Она показывает. Сиенит следует взглядом за направлением и видит западный горизонт. Но он, в отличие от всего остального горизонта, разорван: справа и слева тянется ровная линия неба и моря, но посередине той линии набухает нарыв, жирный, пламенеюще-красный и дымящийся.
– Аллия, – говорит камнеед.
* * *
На острове обнаруживается поселение. Вокруг только пологие холмы, трава и камень – ни деревьев, ни плодородной почвы. Совершенно не пригодное для жизни место. Но когда они добираются до противоположной стороны острова, где утесы немного более зазубренные, они видят полукруглую бухту, похожую на ту, что в Аллии. (Была в Аллии.) Однако на этом сходство и заканчивается, поскольку эта гавань намного меньше, а поселение вырезано прямо в крутом склоне утеса.
Поначалу и не скажешь. Поначалу Сиен думает, что это просто выходы из пещер, неровно усыпавшие утес. Затем она замечает, что все входы одинаковой формы, хотя и разные по величине: прямые линии по порогу и сторонам и арка, заканчивающаяся посередине изящным острием. И вокруг каждой арки фасад покрыт резьбой – элегантные колонны, точеные прямоугольники дверных проемов, замысловатые кронштейны в виде цветочных завитков и резвящихся зверей. Она видела и более странное. Правда, немного, но когда живешь в Юменесе под сенью Черной Звезды и Императорского дворца, венчающего ее, и в Эпицентре с его стенами из плавленого обсидиана, то привыкаешь к странностям искусства и архитектуры.
– У нее нет имени, – говорит Алебастр, когда они спускаются по каменным ступенькам, огражденным перилами, которые, похоже, ведут к поселению. Он говорит о камнееде, которая покинула их наверху лестницы. (Сиен на мгновение отвела взгляд, а когда снова обернулась, камнееда уже не было. Алебастр заверил ее, что она по-прежнему рядом. Сиен не уверена, что хочет знать, откуда это ему известно.)
– Я зову ее Сурьма. Не за белизну. Сурьма – металл, а не камень, поскольку она не рогга, и в любом случае против Алебастра никто не протестовал.
Умно.
– И она… отзывается?
– Да. – Он оглядывается на Сиенит, чего не стоило бы делать, поскольку ступеньки, по которым они идут, очень, очень крутые. Хотя тут и есть перила, любой, кто споткнется, скорее всего, перелетит через них и упадет навстречу мерзкой смерти под утесом. – Короче, она не против, а я понимаю, когда она возражает.
– Зачем она притащила нас сюда? – Чтобы спасти их. Хорошо. Они видели дым Аллии над водой. Но сородичи Сурьмы, как правило, игнорируют людей и избегают контактов с человечеством, если только люди их не достают.
Алебастр качает головой, снова глядя себе под ноги.
– Я не могу ответить, почему они делают то или другое. Если и есть ответ, они никогда не удосуживаются нам сказать. Честно говоря, я уже перестал спрашивать. Напрасная трата сил. Сурьма приходит ко мне уже лет пять. Обычно, когда никого рядом нет. – Он жалко хмыкает. – Я привык думать, что она мой глюк.
