Она сердито смотрит на него, и он пожимает плечами.
– Усмирение активного вулкана – это не для простого четырехколечника.
– Мы свободны. – Она говорит это упрямо, хотя не чувствует себя свободной. Она разобралась с Аллией, в конце концов завершив миссию, ради которой Эпицентр прислал ее сюда, пусть поздно и извращенно. От этой мысли ее охватывает бесконтрольный смех, так что она продолжает, пока может. – Нам больше не нужны никакие кольца. Или черная форма. Я уже много месяцев не забирала волосы в пучок. А ты не должен обслуживать каждую женщину, которую тебе присылают, как племенной бык. Пошел этот Эпицентр.
Бастер чуть улыбается печальной улыбкой.
– Не выйдет, Сиен. Кто-то из нас должен обучать Кору…
– Мы не должны ничему его обучать. – Сиен снова ложится. Ей хочется, чтобы он ушел. – Пусть получит основы от Иннона и Харласа. Этого было достаточно для столетий существования этих людей.
– Иннон не мог бы успокоить этот вулкан, Сиен. Если бы попытался, он взорвал бы горячую точку под ним и начал бы Зиму. Ты спасла от этого мир.
– Тогда дай мне медаль, а не кольца. – Она сверлит злым взглядом потолок. – Поскольку я причина существования этого вулкана, то, может, и нет.
Алебастр протягивает руку, чтобы отвести волосы с ее лица. Теперь, когда она носит их распущенными, он часто так делает. Она всегда немного стыдилась своих волос – они кудрявые, но совсем не жесткие, как чисто санзийские или курчавые у побережников. Она такая средняя срединница, что даже не знает, кто из предков виноват в ее волосах. По крайней мере они ей не мешают.
– Мы такие, какие есть, – говорит он с такой нежностью, что ей хочется плакать. – Мы Мисалем – не Шемшена. Ты слышала эту историю?
Пальцы Сиенит пронзает старая боль.
– Да.
– От своего Стража, верно? Они любят рассказывать ее детям.
Бастер прислоняется к опоре постели, спиной к ней, расслабляется. Сиенит думает было сказать ему уйти, но так и не говорит. Она не смотрит на него, так что не знает, что он делает со свертком с кольцами, которые она не взяла. Пусть хоть сожрет их, ей все равно.
– Моя Страж тоже рассказывала мне эту лабуду, Сиен. Про чудовище Мисалема, который ни с того ни с сего решил объявить войну всей стране и прикончить императора всех санзе.
Вопреки самой себе, Сиен хмурится:
– У него была причина?
– Клятая Земля, конечно же. Подумай своей ржавой башкой.
Упрек ее бесит, и раздражение немного развеивает ее апатию. Старый добрый Алебастр умеет развеселить ее, подкалывая. Она поворачивает голову и жжет взглядом его спину.
– Ну и какая же причина?
– Самая простая и самая сильная – месть. Того императора звали Анафумет, и все это случилось сразу после окончания Зимы Зубов. Того, о котором в школах мало рассказывают. Тогда общины северного полушария охватил массовый голод. Они пострадали сильнее, поскольку толчок, запустивший все это событие, случился возле Северного полюса. Экватор и юг Зима накрыла на год позже…
– Откуда ты все это знаешь? – Сиенит никогда ничего подобного не слышала ни в тиглях галек, нигде еще.
Алебастр пожимает плечами, сотрясая всю постель.
– Мне не разрешали обучаться с остальными гальками-ровесниками, поскольку я получил кольца прежде, чем у них лобковые волосы пробились. Инструкторы запускали меня в библиотеку для старших, чтобы время зря не тратить. Они не особенно следили за тем, что я читал. – Он вздыхает. – А еще на своей первой миссии я… Там был археомест, который… ладно. Мы разговаривали… кроме прочего.
Она не понимает, почему Алебастр стесняется своих интрижек. Она не раз видела, как Иннон оттрахивает его почти до бессознательного состояния. Но, может, он вовсе не секса стесняется.
– Короче. Все становится ясно, когда ты складываешь факты вместе и заглядываешь чуть дальше, чем нам вбивают в головы. Тогда Санзе была молодой империей, она все расширялась и находилась в расцвете могущества. Но в то время она находилась по большей части в северной половине Экваториалей – Юменес тогда еще не был настоящей столицей, – и некоторые из крупных общин Санзе были не так хорошо подготовлены к Зимам, как сейчас. Они каким-то образом лишились своих запасов. Пожары, плесень, Земля весть что. Чтобы выжить, все санзийские общины решили сотрудничать, нападая на общины меньших народов. – Губы его кривятся. – Тогда-то нас и стали называть низшими народами.
– Значит, они стали отбирать еду у других общин. – Это Сиен понимает. Ей становится скучно.
– Нет. К концу той Зимы ни у кого не оставалось запасов. Санзе забирали людей.
– Людей? За… – и тут до нее доходит.
Во время Зим рабы не нужны. У каждой общины есть свои Опоры, и если их понадобится больше, всегда есть неприкаянные, готовые работать за еду.
– И так вышло, – говорит Алебастр, не замечая, как Сиен борется с тошнотой, – что за это Пятое время года санзе пристрастились к определенным редким деликатесам. И даже после окончания Зимы, когда стала расти зелень и скот начал есть траву и вышел из спячки, они от них не отказались. Они посылали отряды разорять малые поселения и новообщины тех рас, у которых не было союзников-санзе. Все записи различаются в деталях, но сходятся в одном: Мисалем остался единственным, кто выжил после рейда, в котором была захвачена его семья. Предполагается, что его дети были зарезаны лично для Анафумета, но я думаю, что это преувеличение ради вящего драматизма. – Алебастр вздыхает. – Как бы то ни было, они погибли, и в этом был виновен Анафумет, и за это он хотел смерти Анафумета. Как любой человек.
Но рогга – не человек. У рогг нет права на гнев, на желание справедливости, на защиту тех, кого они любят. И за эту наглость Шемшена его убила. И стала героиней.
Сиенит молча раздумывает об этом. Затем Алебастр немного пересаживается, и она ощущает, как он вкладывает в ее непротивящуюся ладонь сверток с кольцами.
– Орогены построили Эпицентр, – говорит он. Она почти ни разу не слышала от него слова ороген. – Мы сделали это под угрозой геноцида, мы застегнули ошейник на собственной шее, но мы это сделали. Это благодаря нам Древняя Санзе обрела такое могущество и просуществовала так долго, и потому она до сих пор, считай, правит миром, пусть даже никто этого не признает. Это именно мы поняли, насколько мы можем быть изумительны, если понять, как отточить наш врожденный дар.
– Это проклятие, а не дар. – Сиенит закрывает глаза. Но она не отказывается от свертка.
– Это дар, если он делает нас лучше. Это проклятие, если мы допустим, чтобы он разрушил нас. И решаешь это ты – не инструкторы, не Стражи, никто еще. – Он снова пересаживается, и постель чуть колышется, когда Алебастр на нее опирается. Через мгновение она ощущает губы Алебастра на своем лбу, сухие и ободряющие. Затем он снова садится на пол у постели и больше ничего не говорит.
