— Это хуже лунного ослепления, — шепотом сказал Сорен Гильфи.
Гильфи не знала, чем его утешить. Ей было ужасно жаль Сорена, она-то знала, как он тосковал по своей сестре. Но обрести Эглантину в таком состоянии было еще хуже, чем похоронить ее. Разумеется, Гильфи никогда бы не осмелилась сказать об этом Сорену, но ей было невыносимо смотреть на то, как он мучается.
Тут в дупло просунулся любопытный клюв Отулиссы.
— Можно войти?
— Конечно, — отозвался Сорен.
— Знаете, я только что из библиотеки… Я перерыла все книги про сипух, потому что хотела понять, почему все птенцы лепечут какую-то чушь про Тито. Но сегодня я немного отвлеклась на книгу одной знаменитой пятнистой неясыти, которая очень интересно рассуждает о совиных мозгах и желудках…
— Великий Глаукс, — процедил Сумрак и ловко отрыгнул погадку в отверстие дупла. — Держу пари, что она была твоей родственницей, Отулисса.
— Вполне возможно. В нашем роду было много выдающихся мыслителей, ведь мы такие древние… Но это неважно. Короче, в этой книге описана одна болезнь, которая показалась мне очень похожей на то, чем страдает твоя сестра, Сорен. Там это называется «пусточувствие» или непроницаемость мускульного желудка. Желудок у таких птиц словно закрыт изнутри, так что никакие внешние впечатления не могут в него пробиться, а это, в свою очередь, ведет к мозговым расстройствам.
— Что ж, это все объясняет! — с сарказмом воскликнул Сорен. — И зачем ты мне это рассказываешь? Что мне с этим делать?
— Но… я… — растерялась Отулисса. — Я не знаю… Я просто подумала, что тебе будет интересно узнать причину ее состояния. Не думай, что она не хочет тебя узнать. Она просто не может… — еле слышно пролепетала Отулисса. — Просто…. Я хочу сказать… Я уверена, что твоя сестра по-прежнему любит тебя, — она осеклась, встретив суровый взгляд Сорена. — Ой, прости меня. Я все делаю не так. — Глаза Отулиссы наполнились слезами. — Я просто пыталась помочь…
Сорен тяжело вздохнул и, отвернувшись, принялся взбивать постель для Эглантины.
Когда тьма незаметно перетекла в рассвет, а утренний свет сменился резким сиянием полдня, когда невыносимо медленно потекли дневные часы, и даже тихий лепет Эглантины утонул в сонной тишине, Сорен почувствовал себя невыносимо одиноким.
Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Он не был так одинок даже в ту страшную ночь, когда лежал на земле, выброшенный из дупла братцем Клуддом. Он не был так одинок и в Сант-Эголиусе, и даже тогда, когда почти утратил надежду снова встретить своих родителей. Нет, никогда еще он не чувствовал такого мучительного одиночества. Эглантина снова была с ним, но Эглантина ли это?
ГЛАВА XXIV
Торговка Мэгз
Раньше Сорен с нетерпением ждал того дня, когда на остров прилетит торговка Мэгз со своими товарами. Но теперь ему было не до этого. Всеобщее оживление, охватившее сов накануне прилета сорок, оставило его совершенно равнодушным. Кроме него прилету Мэгз не были рады лишь слепые змеи, упорно считавшие сорок худшими представителями пернатых, немногим лучше чаек.
Но все-таки Сорен решил взглянуть на гостей и даже взять с собой Эглантину, хотя уже давно оставил надежду вывести сестру из ее оцепенения. Мэгз должна была пробыть на острове до самой ночи, так что спешить было некуда.
Сорока запаздывала, и мадам Плонк просто извелась. Сидя в своем дупле, Сорен слышал, как она громко причитает на верхней ветке, где совы ожидали прибытия дорогих гостей.
— Если эта птица хотя бы раз в жизни прибудет вовремя, я съем свою арфу! — возмущенно клекотала певица. — У нее просто отсутствует чувство времени! Сейчас уже поздние сумерки, скоро спустится первая тьма.
Но тут в ночи вдруг раздался приятный, переливчатый звук.
— Трели! — закричал кто-то. Началось ликование.
Мэгз приближалась, и ее трели струились в сгущающихся сумерках.
Стрекот сорок не спутаешь с пением никакой другой птицы. Сорен услышал, как совы с шумом полетели вниз, к подножию дерева, где Мэгз обычно раскладывала свои товары.
Она явилась в сопровождении нескольких помощниц, тащивших корзины с «последними коллекциями».
— Хочешь спуститься посмотреть, Эглантина? — спросил Сорен. Но его сестра, как всегда, ничего не ответила, просто послушно поднялась и засеменила следом за Сореном. К ней уже вернулась способность летать, поэтому брат с сестрой вместе спланировали на землю, где Мэгз с помощницами раскладывали свои сокровища.
Здесь царило всеобщее оживление, повсюду слышались радостные возгласы, а повариха хлопотливо расставляла на земле угощение для гостей.
Бубо первым вышел вперед и едва не задушил Мэгз в своих крыльях.
Торговка оказалась совсем не такой, как представлял ее Сорен. Перья у нее были черные-пречерные и блестящие-преблестящие, с редкими проблесками белого. Еще у нее был невероятно длинный хвост, отливавший при свете луны бронзовой зеленью. Голова сороки была залихватски обвязана банданой.
— Как я рада вас видеть, мои хорошие, — протрещала она.
При звуке ее голоса Сорен едва не споткнулся. Неужели из одного и того же горла могут выходить как прекрасные трели, так и отвратительный визг, похожий на крик чаек?
— Идите же сюда, не стесняйтесь! — голосила Мэгз. — Болтушка, эй, Болтушка! — прикрикнула она на маленькую шуструю сороку. — Где у нас те блестяшки, которые я приготовила для моей мадам? Ну, ты знаешь, о чем я толкую. Дорогуша, я достала для тебя чудненький отрез бархата, — прострекотала она, поворачиваясь к мадам Плонк. — Ну и толпа! А вот ленточки, кому ленточки? Есть ленточки с кисточками! Привяжете к ним стекляшки и получите прекрасную ловушку для ветра…. Болтушка! Тащи сюда стекляшки! Ах, Борон, ну что я тебе говорила? Разве в наши дни можно найти толковую помощницу? Это мы с тобой думаем, что служить знаменитой торговке Мэгз, известной от Га'Хуула до Тито и от Кунира до Амбалы, само по себе большая честь… ты ведь понимаешь, о чем я? Но разве они это понимают? Ну да ладно… Как поживает супруга? Кстати, где она?
— Отсутствует, — загадочно ответил Борон.
Маленький черный глаз, почти скрытый под пестрой банданой, пристально впился в Борона.
— Ага, — крякнула сорока. А когда Борон отошел, тихо пробормотала себе под нос: — Это, конечно, не мое дело. Вообще-то я никогда не лезу с расспросами и не привыкла совать клюв туда, куда не просят.
— Уж это точно, — расхохотался Бубо. — Да ты у нас известная любительница ворошить чужие погадки!
— Да ну тебя, Бубо, — весело огрызнулась Мэгз. — Все бы тебе про погадки! Что за разговоры, мой милый? Или ты забыл, что нам, мокрогузкам, не пристало якшаться с благородными господами, вроде тебя?
— Брось, Мэгз, я не кичлив, и ты отлично это знаешь. Кроме того, я ничего не имею против сорок. Чайки — это другое дело, верно, голубушка?
