— Вера!
— Сэр, вам сюда нельзя!
Марианна останавливается передо мной. Красный рот кривится в усмешке.
За моей спиной ругаются и кричат, но я слышу только один голос, который умоляет меня уйти от этой сумасшедший и не слушать ее.
— Этот мерзавец тебя тоже трахнул… — она смотрит исподлобья на Марка. — Хорошо тебе было, Вера?
Перед глазами появляется та фотография, которую Марк мельком показал мне на пляже: рыжие волосы на голой спине, шикарная задница и мужское тело рядом с ним.
Осознание истины вдруг с размаху впечатывается в живот, выбивая из меня весь воздух. Чудом, что я не сгибаюсь пополам из-за боли, которая растекается по венам.
— Когда? — каждая буква царапает глотку изнутри, разрывая плоть до костей. — Когда он…
— После того, как ты отшила его в кафе.
В тот же день, когда я приняла решение, что останусь с ним, несмотря на его предпочтения, после того, как трахнул меня на пляже, он нашел ее. И отомстил.
А на следующий вечер трахнул меня.
Забыл, как заниматься любовью, Марк? А знал ли ты, каково это?
Не оборачиваюсь. Не беру в руки снимки, которые сует мне под нос Марианна. На пляже я видела другой кадр, на котором не было улик, вроде постельного белья и даже ворса ковролина возле кровати. Эти снимки он оставил ей или ее жениху, ведь так он поступал со шлюхами-невестами.
Я считала, что кадры сделаны в туалете аэропорта. Но это не так.
Меня едва не выворачивает наизнанку посреди бутика от всплывшей в памяти фразы: «Хочу сфотографировать тебя, Вера».
Мое имя несется мне в спину, и из-за того, как оно звучит из его уст, мне так больно, словно с каждым разом внутри меня ломается одна кость.
Вера!
ВЕРА!
Я же ломаюсь и крошусь изнутри. Руки немеют, а ноги меня едва держат.
С трудом доползаю до туалета, и случайный звук сливаемого в соседней кабинке бачка довершает дело. Склоняюсь над унитазом, и меня долго рвет.
Очень хочется заодно выблевать и все воспоминания, которые кислотой проедают меня изнутри.
Совершенно не помню, как добралась до самолета.
Помню только, что в салоне меня пересадила стюардесса, потому что я рухнула на первое попавшееся кресло, а слезы мешали рассмотреть номер и букву на отрывной части посадочного билета.
ГЛАВА 42
Марк
— Вам нельзя! Запрещено!
Красная полоса на полу между двумя кабинками паспортного контроля, как непреодолимая граница, после которой все, что я строил эту неделю, смыло к чертям собачьи бездушным приливом.
Как в замедленной съемке, я видел снимки в руках этой рыжей женщины. Она даже не пыталась отомстить. Слишком пьяна была для этого, раскаиваясь и оплакивая то, что не ценила, пока оно у нее было.
В чем-то мы с ней похожи, правда?
Я ведь говорил, что с такой, как Марианна, мы живем по одну сторону пропасти, которая теперь между мной и Верой только увеличилась. Разрослась до непреодолимых границ, размером с океан между двумя материками. Я кричу в пустоту.
Вера стоит в каких-то ста метрах от меня, и я вижу даже по напряженной спине — ей больно. Очень больно.
Я не вижу, как она уходит, меня оттаскивают охранники и таможенники. Говорят на трех языках, но сейчас я не понимаю ни русского, ни греческого, ни английского.
А еще я не должен терять ни минуты.
Так как я не пытаюсь прорваться дальше, меня отпускают. Бегу к стойке авиакомпании, чей чартер поднимется в небо через час.
Там очередь.
Иду через толпу, как горячий нож сквозь масло. Сзади предсказуемо возмущаются. Останавливаюсь у стойки, не глядя на пожилую пару, которые как раз оформляли билет.
— Мне нужен билет.
Девушка теряется от такой наглости. Очередь позади меня закипает. К толпе я и оборачиваюсь:
— Плачу пятьсот евро сверху тому, кто уступит мне свой билет!
— Дорогой, может, ты полетишь следующим? — тут же реагирует старушка. — Видимо, этому молодому человеку очень надо.
— Очень, — горячо подтверждаю я. — От меня невеста сбежала. Практически из-под венца. Надо догнать.
— Бери мой билет, мужик! — встревает дородный бородатый мужчина.
Оформившись и расплатившись наличкой из ближайшего банкомата, после быстрой регистрации на рейс, я снова возвращаюсь к паспортному контролю.
Таможенники смеряют меня презрительным взглядом.
Смиренно протягиваю паспорт.
Когда мы заехали на квартиру к Паше за вещами Веры и чтобы оставить ключи под ковриком, а после ко мне домой за остальными вещами, оставленными там Верой, то, поддавшись какой-то седьмой чуйке, я захватил с собой и свой паспорт. Если бы это было не так, хрен бы я успел на ночной чартер. Вылетел бы не раньше шести утра, а где искать Веру — я не знаю.
В то, что она ответит на мой звонок, я сильно сомневаюсь. Как и в то, что она придет в забронированный номер отеля.
Нельзя терять ее из виду. Как ловил ее в прошлый раз в аэропорту, так поступлю и сейчас. Могу успеть. Рейсы уходят один за другим. У меня нет багажа и я умею быть настойчивым, когда спешу.
Как сейчас.
Но таможенник не торопится.
— Что натворил? — листая мой паспорт, уточняет грек, на глазах у которого мы с Верой так самозабвенно целовались четверть часа назад.
— Изменил.
— Раскаиваешься? — спрашивает так, как будто только от этого ответа зависит его решение, пропускать меня дальше или нет.
— Очень.
С видом святого отца, таможенник кивает и возвращает мне документ, словно отпуская грехи.
Если бы все было так просто.
Мчусь в «Дьюти-Фри» и молюсь о том, чтобы не встретить Марианну. Тогда из страны меня точно не выпустят.
Посадка на рейс Веры уже закончена. Табло мигает красным.
— Сэр, вам сюда?
Если бы.
Качаю головой и смотрю, как гейт закрывается. Бегу на собственный рейс.
Уже сидя в самолете, вижу, как самолет, в котором сейчас Вера, выруливает на взлетную полосу. Мигает огнями в ночи. И с ревом мчится мимо, унося от меня женщину, благодаря которой я снова поверил в любовь.
Мой убитый чартерный самолет в зоне турбулентности трясло так, что соседи по креслу молились в голос. И все же через три с половиной часа он благополучно приземлился в аэропорту нашей большой и необъятной родины.
Бесцеремонно расталкивая пассажиров, я первым замер возле стюардессы, которая встречала трап.
