Однако последней каплей для нее стала моя свадьба, и после двадцати пяти лет брака моя мать, наконец, обрела свободу.
Развод ей дали тут же. Еще и потому что скандал на моей свадьбе удалось замять для прессы, но не удалось спустить на тормоза внутри трех наших семей. Родители моей жены хотели этого брака, и не могли позволить все отменить из-за того, что двое мужчин в нашей семье не поделили одну женщину.
Победители войн переписывают историю, а деньги решают все. Все берут взятки, я знал. Я очень хорошо это знал.
Спустя полгода после той ночи на Кипре, ничто не напоминало о том, что это была именно моя свадьба. Имя Марка Бестужева было вычеркнуто из всех документов, из всех пригласительных и всех обзоров светской хроники. Невеста осталась той же, а вот женихом задним числом стал… мой уже получивший развод отец.
Он избавился от моей матери, когда ему самому было удобно это сделать, а на смену старым контрактам пришли новые, с семьей моей несостоявшейся жены.
И теперь женщина, которая должна была рожать детей мне, стала моей же мачехой и носила под сердцем названного брата.
Теперь, надеюсь, полностью понятно, почему я настолько ненавижу все, что связано с той ночью?
ГЛАВА 44
Вера
Дома Юра стал помогать моей маме с пальто.
— Конечно, надо было проветриться, Вера, — вещала мама всю дорогу до дома в такси, пресекая тишину, и продолжала делать это и сейчас. — Столько времени работала без отпуска, правда, Юрочка? Молодец, что ты ее одну отпустил, тебе ведь отпуск не дали?
— Нет.
— Вот! Не каждый мужчина согласится дать своей женщине отдохнуть, пока сам останется работать. Вера?
Стоя на коврике у входной двери, я подняла глаза на маму.
— Раздевайся, Вера. Ты спишь на ходу, наверное, жутко устала? Давай в душ и спать. Завтра обсудим организацию свадьбы, я считаю, что нечего тянуть, итак шесть лет ждали. Юра, помоги ей раздеться.
Я должна развернуться и уйти, но стоит Юре коснуться моих плеч, как я, снова, как и в аэропорту, превращаюсь в камень. Еще утром меня касался другой мужчина. И не только касался.
Обвинять Марка в том, что он мерзавец, глупо. Он был им с самого начала и им же и остался. Ничего не изменилось.
Только я стала шлюхой.
На автопилоте иду в ванную комнату, где натыкаюсь на переполненную за семь дней моего отсутствия корзину грязного белья.
Слышу из кухни голос мамы:
— Ничего, ничего. Сейчас я посуду помою, а ты ложись, Юрочка. Завтра ведь на работу?
Закрываю дверь на защелку и медленно стягиваю с себя джинсы.
Сглатываю при виде синяков на бедрах и после еще раз обвожу взглядом узкую ванную комнату, в которой не хватило места для стиральной машинки. Кран в ванне все также капает, и в памяти услужливо всплывает брошенная вскользь фраза: «Я ведь не сантехник, Вера. Вызови кого-нибудь по объявлению».
Пытаюсь снять футболку, но замираю при виде кольца на пальце.
Судьба распотрошила и вывернула мои мечты наизнанку. Ну и чем ты теперь недовольна, Вера? Ведь все произошло так, как ты хотела. Зоя, которая и рассказала моей маме и Юре, когда я прилетаю, даже поздравила меня с долгожданной помолвкой.
Ложусь в наполненную ванну и сразу же ухожу с головой под воду.
«Дыши моим воздухом, Вера», говорил Марк и целовал меня. Я делаю вдох.
Но его нет рядом. И больше не будет.
Вода хлещет через край ванны. В дверь стучат. Снова ухожу под воду, чтобы не слышать этого. Не хочу. Не хочу.
«Любви не существует, Вера».
— Вера, открой! — кричит Юра по ту сторону двери.
Но вместо Юры я слышу голос Марка, который не пожалел дверь, когда услышал мой плач, и выбил ее плечом. Юра только кричит и стучит, хотя воды уже по щиколотку и она вытекает через щель под дверью в коридор.
Снова ныряю.
У меня не осталось ни любви, ни воздуха. Мерзавец отнял все.
*****
— Ничего страшного, Юрочка, я все вытру, — хлопотала мама, разливая утром чай. — Дорожку тоже вынесу, пусть просохнет во дворе.
Юра молча кивает, помешивая сахар в чашке.
— Она очень тяжелая, — говорю я.
— Дорожка? — мама пожимает плечами. — Ну, ничего страшного.
Смотрю на Юру. Тот с невозмутимым видом кладет поверх сыра только что нарезанную мамой колбасу.
— Помоги маме с дорожкой.
Оба смотрят на меня так, как будто я уже рассказала им, что всю неделю стонала под другим мужчиной.
— Вера, ты что, не видишь? Я уже в костюме, — отвечает Юра, делая глоток горячего чая. — Думаешь, это подходящая одежда, чтобы таскать мокрые тряпки?
— Не такая уж она и тяжелая, — быстро говорит мама. — Если что вместе вынесем, да, Вера? Кстати, тебе когда на работу?
— Через неделю, — отвечаю. — Мне дали отпуск на две недели.
— Отлично! Тогда давай сходим в свадебный салон, пока я здесь. А потом выберем приглашения и еще ресторан.
— Ну, я пошел, — говорит Юра, поднимаясь из-за стола.
— Не трогай посуду, Юрочка, я сама, сама, — снова тараторит мама, выпроваживая его из кухни.
Я остаюсь сидеть. За окном бесцветное небо и черные голые деревья. Господи, неужели я жила так все это время?
Хлопает дверь, и мама возвращается на кухню. Достает из шкафчика вазочку с конфетами.
— Вот теперь можно себя и побаловать.
Меня режет изнутри каждое сказанное ею слово. У меня не было другого примера, кроме маминого, перед глазами, но только теперь я четко вижу, что так больше нельзя. Нельзя тащить на горбу набравшую воду дорожку, которая весит теперь не меньше тонны, чтобы не беспокоить мужчину, и нельзя прятать от него конфеты, чтобы баловать только себя, потому что на самом деле не хочешь его радовать. А конфеты ешь потому, что хочешь заесть горечь во рту.
— Ну, рассказывай, Вера. Хоть поговорим нормально, а то ты вчера так спать хотела, что заснула прямо в ванне…
— Я не выйду за Юру, мама.
— Что за глупости? Юра отличный мужчина, не хуже многих. Не пьет, не курит. По бабам не шляется. Даже отпуск тебе оплатил, хотя сам не поехал.
— Это он тебе так сказал? Я уехала на свои деньги, мама. Юра не дела мне ни копейки и на прощание сказал, что я еще приползу к нему на коленях.
Мама встала к раковине и стала мыть посуду.
— В сердцах и не такое скажешь, — пожала она плечами. — Он же сделал тебе предложение…
— Когда ты приехала, мама?
— Я? — мама обернулась.
