— Да, — наконец-то сказал Воронцов.
— Адрес дай, пожалуйста.
Молчание на том конце трубки.
— Не строй из себя идиота, Воронцов, тебе не идет, — сказал я, срезая дорогу по объездной. — Я игнорировал твои звонки на протяжении двух недель, прошу прощения, но у меня были на то свои причины. И да, я знаю, что ты переоформил документы на дом. Так что назови мне адрес, который тебе, наверняка, известен и который мне сейчас позарез нужен.
— Ты мерзавец, Марк…
— Святым никогда не был, — перебил я его. — Адрес, пожалуйста, скажи.
— Уверен?
— Да.
— Семенова, три дробь пять — сказал Воронцов и отключился.
Я вбил адрес в навигатор и от пункта назначения глаза на лоб полезли.
— Твою мать, Воронцов! — рявкнул я в трубку во второй раз. — По-твоему, это смешно?!
— Три километра до роддома номер два, — сообщил робот.
Я нажал на «Отмену маршрута» и припарковался. Руки опять тряслись, как от похмельного тремора. Только теперь-то алкоголь был не причем.
Воронцов наконец-то прекратил смеяться.
— Адрес нормальный скажешь? — хмуро спросил я.
— А ты уверен, что он тебе нужен?
— Уверен, — выдохнул я.
— А знаешь, что еще?
— А давай потом по душам поговорим, Воронцов?!
— Нет.
— Черт с тобой, говори.
— Ты меня внимательно слушаешь, Марк?
— Да что б тебя черти драли, Воронцов!
— Слушаешь?
— Да говори уже!
— Лермонтова двадцать два, квартира сорок, Бестужев.
****
Первой, кого я увидел, когда влетел в темную прихожую, оказалась моя собственная мать.
— Спокойно, Марк! Мы уже уходим! — сразу сообщила она, натягивая шубу. — Татьяна Борисовна, идемте, идемте!
Эту женщину я узнал, но с трудом. Давным-давно я видел ее в аэропорту, именно она поторапливала Веру с решением — брать или не брать кольцо у Юры. Получается, это мать Веры? Вот только сначала я все-таки разберусь с собственной, а уже потом с тещей.
Я перегородил проход рукой. И мама ойкнула.
— Отец сказал мне, что ты еще не прилетела. Дай угадаю о том, зачем соврала и как ты оказалась тут?
— Я же мать, Марк! Я должна была убедиться, что девушка тебя любит не за деньги.
Я на миг прикрыл глаза.
— Господи, мама…
— Все, все, мы уходим! Татьяна Борисовна, кстати, познакомьтесь. Этой мой, тот самый, сын Марк.
Седая женщина моргнула, а что посмотреть мне в глаза ей пришлось задрать голову.
— Бестужев? А вы, часом, не однофамилец?… — начала было Татьяна Борисовна.
— Идемте, идемте! — поторопила ее моя мама. — Я вам все по дороге объясню.
То-то Верина мама удивится.
Обе женщины выскользнули в проем, моя мама даже прикрыла за собой косую и слетевшую с нижних петель дверь. Я прислушался и огляделся.
В квартире было тихо, на стенах прихожей выцветшие обои гармонировали со старой мебелью с перекошенными дверцами. Я подпер дверь плечом и язычок защелкнулся. Так, довольно будет и этого на время, а с остальным потом разберемся.
Из прихожей коридор вел на кухню и в темную комнату. Свет горел на кухне, туда-то я и направился.
Вера стояла у окна, спиной ко мне, на столе были чашки с нетронутым остывшим чаем. Задушевная была беседа. Какой может быть моя мама, я знаю. Ох, мама, мама. Хотела сделать как лучше, а получилось, как всегда. И чего только полезла…
— Вера?
Она посмотрела на меня через плечо, и я увидел, что она улыбается. Пытается сдержать улыбку, кусает губы, но не может. Все равно улыбается.
Эта улыбка все и предрешила.
Я пересек крохотную кухню в два шага, вжал ее в подоконник, обхватив руками лицо, и коснулся ее губ своими. Она не переставала улыбаться даже сейчас, когда пыталась целовать меня в ответ.
— Ты все-таки пришел, — прошептала она.
- Прости, что так долго.
— Долго, — согласила она. — Настолько, что я успела выйти за другого.
Я коснулся уголка ее губ и сказал:
— Прости за ту ночь.
Она знала, о какой ночи я говорил. Только о той в клубе. Подняла глаза, и я утонул в ее больших темных глазах.
— Я беременна, Марк.
— Я знаю. И я тебя больше не оставлю. Мне очень жаль, что я не рассказал тебе про…ту женщину.
Она целовала меня, перемежая поцелуи словами:
— Прости, что поверила ей… А не тебе.
— Ты уже знаешь, кто у нас будет?
— Нет, еще рано.
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже хорошо.
— Тебе можно летать?
— Наверное, можно. Но мне нужно быть здесь, чтобы развестись.
Провел по щеке пальцем, и она зажмурилась, как кошка.
— Я люблю тебя, Вера.
Снова распахнула глазищи и улыбнулась.
— И я люблю тебя, Марк.
ЭПИЛОГ
Два месяца спустя
— Скажите «Сы-ы-ы-ыр!» — скомандовал я.
— Сы-ы-ы-л, — протянул первым сын Воронцова, так что Оля и Леша улыбнулись и без всякого сыра.
— Решил сменить профессию? — спросил Воронцов после того, как я сделал кадр.
Я пожал плечами.
— Да у меня и не было нормальной профессии. Может, как раз и пришло время сменить амплуа.
— Ты главное свадебным фотографом не становись, Марк, — заметила Оля. — Даня, подожди, намочишь ноги!
Она умчалась за ребенком, который с хохотом побежал от Оли прочь вдоль линии прибоя.
— Ты как? — спросил Воронцов. — Что-то на тебе лица нет.
— Да, я-то нормально… Токсикоз просто у Веры не проходит, — я смотрел, как Оля догнала Даника и повалила того в песок. — Сложно вообще с детьми, Воронцов? К чему мне надо быть готовым?
