– У нас они не водились, – отвечает он.
– А я верил, – вздыхаю я. – Достаточно долго, чтобы расстроиться, когда узнал, что его не существует.
– Ты разрываешь мне сердце, – ухмыляется Бирк.
Мы минуем толпу пьяных мужчин и женщин. Они смеются, что-то кричат.
– Так почему у вас не водились рождественские гномы? – спрашиваю я.
* * *
Утро. По другой стороне улицы движется процессия во главе с Лючией – женщиной моих лет. На детях белые балахоны и красные костюмы рождественских гномов. В руках погасшие свечи, пакеты со сладостями. На спущенных на лоб капюшонах блестит мишура. Не похоже, чтобы они особенно веселились. Город по-прежнему укутан темнотой, хотя давно проснулся – если, конечно, вообще когда-нибудь засыпал. На Хантверкаргатан полно машин. Уличные фонари стоят окутанные облаками выхлопных газов.
На одном из верхних этажей полицейского участка, где располагается «убойный отдел», – мертвая тишина. Если не считать принтера, время от времени с монотонным гудением выплевывающего бумаги, и радиоприемника, который сегодня играет гимны в честь Лючии. В углу топорщит ветки пластиковая елка вполовину человеческого роста. Она увешана золочеными и серебряными наручниками, миниатюрными полицейскими дубинками синего и красного цвета, полосатыми, как сливочная карамель, игрушечными пистолетами и деревянными фигурками констеблей, которые специально для коллег раскрасил ветеран полиции, ныне пенсионер, мастер Скаке. Высоко над окном, у самого потолка, сияет рождественская звезда. Посредине кабинета – письменный стол с компьютером и офисным стулом. Напротив него – кресло в виде скелета, для посетителей. За ним – ряд пустых книжных полок. Здесь все было так с самого начала, и прошло немало дней, прежде чем я обнаружил на деревянной столешнице следы сигаретных ожогов.
На противоположной стене – маленькое квадратное окошечко, сквозь которое в комнату глядит столь же маленький, квадратный кусочек внешнего мира. И снег, который зарядил по новой. Это всё.
На столе – пачка бумаг, исписанных рукой Габриэля Бирка. Это резюме протоколов двух преступлений Томаса Хебера и первые рапорты с Дёбельнсгатан. С момента смерти прошло девять или десять часов, родные Хебера уже оповещены и допрошены. Все это было сделано по телефону, все тем же Бирком. Конспекты допросов передо мной на столе. Последние из них подписаны около половины шестого – деталь, свидетельствующая о том, что нынешней ночью спать Бирку не пришлось.
Свидетельские показания также понемногу поступают и привлекаются к делу, но до сих пор не было ничего, что решающим образом повлияло бы на направление поисков. Руководитель предварительного расследования прокурор Ральф Олауссон мне незнаком, но приклеенная к столу записка повелевает немедленно с ним связаться. Я спрашиваю себя: кто ее написал?
Родители Томаса Хебера буквально убиты известием о смерти единственного сына. Фредрика Юханнессон – судя во всему, его последняя подруга – переживает немногим меньше. При этом, судя по бумагам Бирка, ни ей, ни родителям сообщить следствию нечего. Отец характеризовал Томаса как открытого, общительного человека, окруженного друзьями и любимого коллегами. Однако даже те, в ком можно было бы видеть его ближайших друзей, затруднялись дать ему столь однозначную характеристику.
Томас Хебер читал лекции по социологии в Стокгольмском университете и, по словам матери, числился там на хорошем счету. С девушкой он расстался два года назад, когда заканчивал работу над диссертацией, которая, как можно предположить, и стала причиной их разрыва. Хебер с головой ушел в работу. Фредрика Юханнессон сомневалась, что с тех пор у него с кем-либо были любовные отношения, но не исключала этого. Имен, во всяком случае, она не называла.
Я откладываю рапорты, выхожу из комнаты, едва не повалив елку, и наливаю себе черного кофе из автомата. Пока чашка наполняется, мимо проходят первые коллеги – ранние пташки, бледные, с красными глазами и с сугробиками снега на плечах. Я отворачиваюсь, избегая вступать с ними в беседу. Так повелось с первого дня моего возвращения на службу. В их глазах я – необстрелянный щенок, кисейная барышня, падающая в обморок при виде пистолета.
Больше всего мне хочется сейчас таблетку «Собрила», но я держусь. Спрашиваю себя, когда наконец пройдут это отчаяние и страх. Психолог советовал набраться терпения и выждать, но при этом не рекомендовал ничего конкретного. Мне следовало быть настойчивей, прежде чем мы с ним расстались.
Возвратившись в кабинет, снова берусь за протоколы. Первое преступление Томаса Хебера – нарушение общественного порядка – датируется ноябрем 2001 года, нанесение телесных повреждений – декабрем 2002-го. К протоколам прилагаются материалы судебного заседания.
3 ноября 2001 года неонацисты отмечали очередную годовщину гибели короля Карла XII
[17]. Планировалась демонстрация в центре Стокгольма, число участников которой оказалось больше, чем когда-либо. Встречная демонстрация политических сил левого фронта организовывалась Томасом Хебером, молодым социологом и активистом антифашистского сетевого форума AFA, но не получила поддержки со стороны властей. Антифашистам не дали разрешения на проведения акции; в результате демонстрацию AFA полиция разогнала, а на ее участников были наложены большие штрафы.
Спустя год, в декабре 2002-го, собралась другая демонстрация, в Салеме
[18], чтобы почтить память Даниэля Вретстрёма
[19], молодого парня, убитого группой шведоненавистников-мигрантов. Обычно в это время, когда мирные жители округа подвергаются нешуточной опасности, я стараюсь не бывать в Салеме. Вот и на этот раз о подробностях акции узнал от родителей. «Демонстранты» швыряли в окна куски фанеры, штурмовали на автомобилях закрытые гаражи… В общем, по мере возможности выходные лучше было провести в каком-нибудь другом месте.
Но акция 2002 года, третья по счету с момента убийства семнадцатилетнего Вретстрёма, обернулась настоящей битвой. В самом ее разгаре Томас Хебер ударил пустой бутылкой некоего неонациста. К несчастью, бутылка разбилась о голову жертвы. Была ли она надтреснута или Хебер и в самом деле не рассчитал силу удара – оставалось только догадываться. Прокурор придерживался второго. История получила широкую огласку. Были задействованы криминалисты, но следственная группа так и не пришла к какому-либо определенному выводу. Тем не менее Хеберу дали два года условно, с привлечением к общественным работам.
Грехи молодости? Возможно.
