— Ну что, Бен, выглядишь ты чудесно, однако вот что мы все хотим понять: что за чертовщина происходит сейчас в Британии? Итальянцы считают, что британцы окончательно спятили.
* * *
Утром Софи обнаружила Анику на берегу реки напротив дома. У Аники на коленях лежал открытый альбом для зарисовок, она как раз завершала прелестный изысканный рисунок старого мельничного колеса и обаятельного нагромождения дворовых построек, окружавших его, сухая каменная кладка светлых стен — в узорах плюща и бугенвиллеи.
— Красиво, — сказала Софи. — Мне говорили, у тебя такое хорошо получается.
— Бывает, да, — проговорила Аника, поглядела на рисунок, склонив голову набок, и про себя постановила, что вышло неплохо.
— У меня может найтись тебе работа, — сказала Софи. — Как думаешь, могла бы ты нарисовать для нас вывеску?
— Какую?
— Нам нужно чем-то заменить вот это. — Софи показала на арку над подъездной аллеей к дому, много лет назад кто-то прибил к ней деревянный прямоугольник, теперь уже обветшавший, со словами «Le Vieux Moulin» поблекшими прописными буквами.
— Правда? По-моему, в этом есть свое… обаяние времени.
— Я не про сам знак. Я про название.
— А что не так с названием?
— «Старая мельница»? Что может быть скучнее, чем название «Старая мельница» у старой мельницы?
— Верно. Придумалось что-то поинтереснее?
— Кажется, да.
Аника наморщила губы.
— Краски подходящие у нас есть? А кисти?
— Скорее всего, нету. Но я все равно хотела съездить сегодня в Марсель. Там наверняка что-то найдется, если ты мне скажешь, что нужно.
— Или я могу с тобой съездить. Прям до зарезу хотела туда. Можно?
— Само собой.
По правде сказать, Софи обрадовалась, что у нее будет компания. Как бы ни настраивалась вновь повидать этот город, позволить себе еще один томительный взгляд на Фриульские острова, она немного страшилась всего этого. А потому, оставив позади прохладу и тишину мельницы, преодолев жаркий и изнурительный полуторачасовой путь по оживленной трассе А55, Софи с облегчением прохлаждалась, потягивая свой напиток на Кур-Жюльен, возвращаясь к энергии большого города, привыкая к шуму и музыке отовсюду, к стенам, испещренным граффити, к детям на скейтах, к рэперам и уличным артистам, к пряному аромату североафриканских специй в воздухе, вспомнив все это и найдя за пятнадцать минут до его закрытия на выходные магазин, торговавший материалами для художников, — Анике хватило времени, чтобы добыть необходимое, — проделав все это, они вдвоем дошли до Старого порта и взбежали на борт наветт, который готов был отчалить, и Аника оказалась рядом очень кстати: с ней можно было разговаривать, показывать на достопримечательности и делиться с ней кое-чем из личной истории Софи с этим городом, не оставаться одной с меланхолическими мыслями о той летней неделе 2012 года и упущенной возможности, которую, как ей до сих пор иногда казалось, этот город воплощал.
— У меня такое чувство, будто я высадилась на Луне, — сказала Аника, пока они брели по бесплодным каменистым просторам Ратонно по дороге на Каланк-де-Моржире, где Софи с Эдамом плавали в лунном свете. Сейчас было пять часов вечера, жарило почти невыносимо. Солнце било в глаза с двух сторон — горело в безупречном блекло-голубом небе и плясало в узорах раздробленного, ослепительного света на поверхности моря.
— Станет отлично, когда мы в воду залезем, — сказала Софи, настоявшая на том, чтобы они обе взяли с собой купальники.
В тот день на пляже было полно отдыхающих. Войдя в воду, Софи направилась, как и в прошлый раз, к выходу из бухты, к самому дальнему ее краю, на глубину, а затем энергично поплавала туда и сюда от одной скальной стенки к другой. Аника — как и Эдам в свое время — осталась на мелководье, сидела в воде, просто наслаждаясь прохладой и, в общем, не пытаясь плавать. Потом они брели прихотливой тропой к гребню высоко над пляжем, и Софи узнала тот широкий плоский камень, на котором они с Эдамом сидели и разговаривали. Здесь они и устроились отдохнуть. Софи сидела выпрямившись, обняв колени, Аника вытянулась на камне во весь рост, прикрыв глаза от яростного солнца.
— Я к такому свету не привыкла, — проговорила она. — Но вполне смогу. Надеюсь, так же будет и в Испании. Но если вырос в Бирмингеме и последние два года провел в Глазго, такого солнца многовато. Воображаю, каково это — жить с таким светом все время. Хоть можно увидеть мир на самом деле, а не угадывать его в сером тумане от случая к случаю.
— Очень тебя понимаю, — сказала Софи. — И тем не менее я на следующей неделе переезжаю на северо-восток. Где свет серее некуда и мало кто лезет в Северное море, чтобы остудиться.
— Не очень-то ты воодушевлена, по-моему, — отозвалась Аника, ненадолго отнимая ладонь от глаз, чтобы оценить выражение лица Софи. — Чего это тебя туда несет?
— Новая работа, — ответила Софи. — Муж моего лучшего друга основал благотворительную организацию. Открывает новый колледж, пригласил меня завучем. Заниматься расписаниями, планировать порядок преподавания, все координировать. Замечательная возможность на самом деле. Меня очень прет.
— Ну, тогда хорошо, — сказала Аника. — И, кроме того, ты уже кого-то там знаешь. Не будет одиноко.
Софи улыбнулась:
— Я в любом случае буду там не одна. Муж переезжает со мной. Он в эти выходные пакует наши вещи. Поэтому и не смог приехать.
— Какое самопожертвование с его стороны, — сказала Аника. — Хороший парень, наверное.
— Да, — сказала Софи, — хороший парень.
Простая констатация факта — да и нетрудная, и Софи знала, что ее задача на ближайшие годы — возможно, и дольше, гораздо дольше, но оборот «до конца моих дней» ее слишком пугал — привыкнуть к этому факту, принять его, допустить, что его ей достаточно. За последние несколько месяцев после ее необъявленного прибытия в его квартиру тем вечером и последовавшего примирения эта задача оказалась довольно простой. Останется ли все так же — кто знает? Но пока она чувствовала, что ей нужно этому довериться.
— У него там тоже работа есть? — спросила Аника.
— Пока нет, — ответила Софи. — Может, снова начнет давать уроки вождения. Это его ремесло — водить.
— Кто-то же должен этим заниматься.
— Но пока дел у него будет навалом.
Она посмотрела на Анику и ощутила внезапный порыв сказать больше, поделиться. Сегодня Софи чувствовала удивительную близость к этой дружелюбной, сдержанной и явно очень талантливой женщине, ставшей ей неожиданной спутницей в этом сентиментальном путешествии-капризе. Как легко было б — и как освобождающе — излить душу такому вот человеку, сочувствующему постороннему, кого после этих выходных Софи, возможно, больше никогда не увидит.
Но ей удалось устоять перед этим порывом и держаться исходного решения: поделиться тайной только с матерью и пока больше ни с кем.
