— Верно.
— Что ж, эти очень хороши, должен признать, Питер. Сколько у вас их еще?
— Еще? Нет, это все. Все, что есть.
Филип потрясенно умолк.
— Но… для такой книги нам обычно нужна по крайней мере сотня.
— Обычно — да. Но эта будет не обычная книга. Текст, Филип. В данном случае текст — это все.
Филип неохотно произнес:
— Тогда, наверное, рассказали бы вы об этом побольше.
Петер нервно глянул влево и вправо.
— Думаю, нам стоит уйти куда-нибудь, где менее людно.
— Это непросто, — заявил Филип, — в садоводческом-то центре.
— Необходимость — мать изобретательности, — возразил Питер. — Думаю, решение есть. Идемте.
Он встал и направился прочь из ресторана, продираясь сквозь удлинявшиеся очереди обеденных посетителей. (Казалось, для сосиски с пюре или для «обеда пахаря» час никогда не бывал слишком ранним.) Филип двинулся за Питером, растерянно глянув на Бенджамина и проговорив:
— Тебе с нами необязательно.
— Да я такое ни за что не пропущу, — отозвался Бенджамин. — Это даже лучше, чем детский театр.
Вскоре они поняли, куда Питер Стоупс их ведет. Позади здания «Вудлендз», не видимый ни с парковки, ни с основной дороги, размещался самый потайной — но для многих самый ценный — анклав. Ибо здесь стояли садовые постройки. Сперва неброские садовые сараи, как раз такие по размерам, чтобы хранить в них газонокосилку, воздуходувку и немножко инструментов, а вот далее появлялись летние домики, беседки, павильоны и замысловатые, похожие на лабиринты конструкции, объединявшие в себе все перечисленное, — конструкции, призванные обеспечить женатого англичанина тем, чего он желает, вероятно, сильнее чего бы то ни было: местом, куда можно удрать от семьи, не покидая при этом дома.
Таких построек там было двадцать пять — тридцать, из них составили своего рода деревню с улицами, переулками и объездами, пересекавшимися между зданиями. Во всей империи «Вудлендз» сюда заглядывали реже всего, и сегодня, казалось, это место было в полном распоряжении Бенджамина, Филипа и загадочного автора. Питер знал, что делает.
Оглядевшись по сторонам, чтобы удостовериться, что их не выследили, он повел их ко второму сараю. Тот сарай относился к категории построек пониже: простенький кубик с одним маленьким окном и крышей, под коньком которой было недостаточно высоко, чтобы кто-то из них троих смог выпрямиться в полный рост. Более того, все втроем разом они там едва помещались. Несколько неуютных секунд они постояли внутри, согбенные и притиснутые друг к другу, после чего Бенджамин сказал:
— По-моему, надо поискать сарай побольше.
— Верно, — отозвался Питер.
Развернуться внутри этого сарая им не удалось, но все же с некоторым трудом они смогли сдать назад и по очереди выбраться на свежий воздух. Двинулись дальше. Следующий выбранный Питером сарай оказался лишь самую малость просторнее.
— Уверен, нам удастся найти что-нибудь побольше, — сказал Филип, когда они вновь забились внутрь.
— Разумеется, — согласился Питер. — Но я вообще-то собираюсь в ближайшем будущем купить себе сарай. И этот вроде бы как раз то, что надо. Мне, видите ли, требуется место для работы над моими книгами.
Филип с Бенджамином осмотрелись, уж как сумели в тесноте, и попытались оценить, насколько сарай годится как рабочий кабинет.
— Несколько тесноват, — постановил Филип.
— У нас садик маленький.
— Думаю, стол сюда втиснуть можно, — сказал Бенджамин. — Небольшой. По-моему, получилось бы.
— Мне еще нужно место, где хранить инструменты. Жене не нравится, что они захламляют дом.
— Инструменты?
— Музыкальные инструменты. Я руковожу небольшим местным музыкальным коллективом. Мы играем традиционные английские мелодии на исконных инструментах.
— А на чем вы играете? — спросил Бенджамин, почти опасаясь услышать ответ.
— На крумгорне и сакбуте.
— Давайте поищем сарай побольше, — предложил Филип.
Наконец они выбрали самую просторную постройку. В ней было три комнаты, центральное отопление, горячая и холодная проточная вода, а также обширный стол в главной комнате, вокруг которого располагались скамейки с изящно вышитыми подушками. На них-то все трое с некоторым облегчением и уселись.
Воцарилось долгое молчание. Когда Питер наконец вроде бы собрался заговорить, остальные подались вперед, ожидая — и в этом не ошибаясь, — что говорить Питер будет вполголоса.
— Итак, Филип… Как я уже сообщил, в случае с этой книгой самое важное — текст. И слово «важное» я употребляю не попусту. Этот текст излагает историю, которую я обнаружил лично и которая, когда станет широко известна, изменит то, как люди мыслят себе одну из важнейших тем нашего времени.
Несколько мгновений он давал этому впечатляющему заявлению усвоиться, а затем вознамерился продолжить, но тут заговорил Филип:
— Ну, в таком случае почему вы хотите, чтобы я это публиковал? Я всего лишь маленький издатель.
— Верно. Однако из маленьких желудей способны вырасти дубы. И кроме того, — признался он, — надо бы покаяться, что вы не первый издатель, к которому я обратился. Мое предложение рассматривали крупнейшие лондонские учреждения. Надеюсь, вас это не обижает.
— Вовсе нет. Скольким другим издателям вы уже отправляли это?
— Семидесяти шести.
Филип осмыслил это и сказал:
— Что ж, полагаю, фотографии старого Дройтуича могут показаться некоторым слишком нишевыми…
— Даже если добавить к ним Фекенэм, — услужливо встрял Бенджамин.
— Фотографии — лишь повод, — сказал Питер. — Как я уже успел сообщить, текст — вот что важно. История. Итак, то, что я собираюсь вам изложить… — голос сделался еще тише, — обязано остаться в стенах этого сарая.
Бенджамин с Филипом торжественно кивнули.
— Как я понимаю, вы заметили, что у этих фотографий общее? У всех людей на этих снимках?
Филип внезапно догадался, к чему все это.
— Продолжайте, я всему поверю, — произнес он устало.
— Общее у них вот что: все эти люди — урожденные англичане. Так вот, название моей книги — «План Калерги», и вступление у нее о том, что, захоти вы сделать такие снимки в наши дни…
И тут уж полоумная мешанина соображений посыпалась из Питера Стоупса без запинки. Кроме того, Филип, уже изучивший подобные верования несколькими годами ранее, был с мыслями Стоупса знаком. Белые народы Европы вроде как подвергаются постепенному геноциду. Их медленно изводят под корень, и весь этот процесс — дьявольское изобретение одного австрийского аристократа начала ХХ века по имени Рихард фон Куденхове-Калерги. «План Калерги», как его называют некоторые, — программа создания панъевропейского государства, в котором, по словам из его книги «Praktischer Idealismus»
[23], «человек далекого будущего будет смешанных кровей. Будущая евразийско-негроидная раса, внешне похожая на древнеегипетскую, заменит разнообразие народов разнообразием личностей». И это геноцидное панъевропейское государство, конечно, уже окрепло и вершит свое злодейство — Европейский Союз, а Калерги — ни много ни мало его духовный основатель.
