Глубинная Англия
Для привилегированных равенство ощущается как шаг вниз. Поймите это — и вы поймете многое в сегодняшней популистской политике.
Ийяд эль-Багдади
[68], «Твиттер», 13:36, 25 июля 2016 года
16
Июль 2014-го
— Ну, — произнес Соан, — поздравляю.
— Спасибо, — сказала Софи.
Они сдвинули бокалы и выпили шампанского, которое оказалось непримечательным. Соан, плативший за это, на миг задумался о цене, которая была как раз очень примечательная.
— Что празднуем-то? — спросила Софи.
— Тебя.
— Меня? А что я?
— Ты — всё. Празднуем тебя и твое блистательное движение к славе.
Софи улыбнулась:
— По-моему, это небольшое преувеличение.
С бокалами в руках они отошли от бара и медленно двинулись по обзорной площадке. Под ними лежал Лондон, томный и податливый от жара раннего летнего вечера. Темза тянулась и вилась громадной грязной лентой, постепенно истончаясь в игольное острие света, поблескивавшее сквозь смог на восточном горизонте.
— Твой город, — сказала Софи, подходя к Соану вплотную и беря его под руку, они вместе глазели в окно во всю стену на обзорной платформе «Осколка» на здания в двухстах метрах под ними: кварталы башенных домов, бывшее муниципальное жилье, новые постройки, случайные экспонаты Хоксмурова
[69] Лондона, торчавшие в современной серой мешанине.
— Мой? Да не очень. Лондон лондонцам больше не принадлежит.
— Тогда кому же он принадлежит?
— В основном иностранцам. Настоящим иностранцам. — Софи глянула на него скептически, и он добавил: — Это здание, где мы находимся. Свежайшая звездная достопримечательность Лондона. Думаешь, она британская? Девяносто пятью процентами ее владеет государство Катар. То же касается и вон тех блестящих новых деловых кварталов, которые отсюда видно. Те башни у реки, с шикарными квартирами. Что уж говорить о «Хэрродз», этом чудеснейшем английском заведении. Мы много лет продаем себя. Зайди куда хочешь в центре Лондона в наши дни, и, скорее всего, окажется, что ты ступаешь по чужой земле.
Вместе с небольшой, но горластой группой юных испанских туристов, напиравших на них и возбужденно снимавших городские виды в фото- и видеорежиме на телефоны, Софи и Соан двинулись дальше, обходя платформу по периметру и оглядывая город с разных точек. Собор Святого Павла отсюда смотрелся крошечным и уязвимым, пытаясь утверждать хоть какое-то самоопределение среди этих модернистских, бруталистских и постмодернистских творений, что недавно выперли вокруг из земли.
— А вон то — Олимпийский стадион? — спросила Софи, показывая на белый круг вдали — исполинскую конфету «Поло»
[70], небрежно брошенную посреди старого Ист-Энда.
— Он самый. — Соан отхлебнул шампанского из своего тонкого бокала и продолжил: — Боже, до чего же давно оно было, кажется, а? Помнишь, как недоверчиво мы на все это смотрели поначалу и как потом, минут на пять, завелись? В смысле, я после церемонии прям купил билеты на какое-то событие. Спортивное событие. Я! Смотрю спорт!
— На что купил?
— На женский футбол. — Софи рассмеялась, а Соан сказал, оправдываясь: — Это последнее, что осталось нераспроданным. Знаю, совершенно дурацкая мысль. Не люблю я футбол, да и женщин не очень-то. За исключением присутствующих. Было у меня это дурацкое ощущение, что я смогу превратить этот поход во что-то вроде свидания. Взял с собой парня по имени Джереми. Для тех отношений все равно вышел поцелуй смерти…
— О чем ты думал-то? Это же и близко не ужин на двоих при свечах, ну? — Она утешительно обняла его за плечи. — Надеюсь, с тех пор случались и другие.
— Само собой. Уйма. Но ни одного, кто мне бы действительно нравился… в общем, совсем никого пару месяцев. — Он отхлебнул шампанского — больше обычного. — Конечно, я благодарен мистеру Кэмерону за то, что мы теперь можем жениться. По-хорошему, это единственное, за что я ему благодарен. Но начинаю подумывать, что никого для меня нету. Прямо-таки почти уверен.
— Ну, — сказала Софи, — мне никогда не казалось, что ты из тех, кто остепеняется.
— Мне так тоже никогда не казалось. Но вы с Иэном подали такой изумительный пример супружеского блаженства…
Она с удовольствием заметила, что во взгляде у него вновь возник блеск, услышала иронию в голосе, но вместе с тем было в этой подколке что-то раздражающее.
— Мы действительно очень счастливы.
— Не сомневаюсь ни секунды.
Более или менее правда. После первых несколько шатких месяцев их брак вошел в колею, оброс закономерностями привычек. По понедельникам и пятницам Софи работала либо дома, либо в недавно открывшейся Библиотеке Бирмингема. Если была дома, Иэн возвращался в квартиру между утренними и вечерними занятиями, они обедали вместе. В остальные дни недели Софи ходила в университет. По субботам Иэн отправлялся с Саймоном на игру «Виллы»
[71] или смотрел спорт по телевизору, а по воскресеньям они с Софи навещали его мать. Получалось удобно, получалось приятно, и Софи решила, что будет этим довольна. И если ей иногда и казалось, что супружеская жизнь самую малость недотягивает до давних надежд на нее (как это иногда — очень нечасто — бывало в неподвижные темные часы зимними утрами, когда она просыпалась рано и Иэн еще спал, ровно дыша рядом с ней, и мысли у Софи принимались блуждать в случайных, непредсказуемых направлениях), она утешалась тем, как гладко развивалась ее карьера, шаг за шагом. Опубликовали ее диссертацию. Глава о портрете Дюма работы Пауэлла, которая появилась отдельно в «Оксфордском художественном журнале», привлекла внимание одного продюсера с «Радио Четыре», и он пригласил ее в эфир на ранний вечер, в дискуссионную передачу. Программа получилась хорошо, последовали дальнейшие приглашения, кое-какие — из научной среды, некоторые — от СМИ, из высоколобых (в основном из разделов искусств респектабельных газет, из последних сил цеплявшихся за свое хрупкое существование). А совсем недавно она получила самое неожиданное предложение: поучаствовать приглашенным лектором в десятидневном круизе по Балтике, стартующем из Дувра послезавтра.
