— И? И?
Бенджамин понятия не имел. Отец смотрел на него со смесью восторга и превосходства. Нечасто случалось, чтобы он оказывался на шаг впереди сына.
— Я сразу понял, кто это. Не узнаешь? Это же Чарли! Чарли Чэппелл!
Лицо Бенджамина постепенно озаряло осознанием. Но все равно простительно, что он не узнал Чарли Чэппелла — человека, с которым не виделся (да и не думал о нем) более сорока лет. Чарли когда-то был их ближайшим соседом, Бенджамину — одним из лучших друзей. В первый день учебы в начальной школе, в пять лет, они сидели рядышком. Вместе играли на школьной площадке, постоянно ходили друг к другу в гости, делились сладостями, менялись шоколадными батончиками, читали свои первые (в случае Бенджамина — единственные) порножурналы, сидя бок о бок. А затем, в одиннадцать лет, — по неизвестным до сих пор причинам — родители Бенджамина заставили его сдавать вступительные экзамены в «Кинг-Уильямс», и он их сдал. Чарли остался в государственной учебной системе — в местной общеобразовательной школе, и между ним и Бенджамином разверзлась пропасть. Не образовательная или учебная, а в основном социальная. Бенджамин перебрался в школу, где учителя являлись в класс в университетских мантиях; где не только существовало понятие школьного гимна, но его еще и пели — на латыни; где на весь выпуск был всего один черный мальчик — Стив Ричардз, и остальные мальчики звали его Растусом
[83]. Бенджамин с Чарли не просто постепенно разошлись в разные стороны — их мгновенно растащило врозь стремительными, мощными, расходящимися течениями. Они перестали бывать друг у друга в гостях. Разговоры сделались натужными и неловкими. И через год-другой расставание стало необратимым: Чэппеллы переехали в новый дом в Нортфилде, в десяти минутах езды. И всё. Бенджамин с Чарли с тех пор ни разу не виделись и не разговаривали.
Но все это было давным-давно. На лице Чарли не отражалось ничего, кроме восторга встречи со старым другом.
— Я точно видел тебя тут пару лет назад, — сказал он. — Посреди моего выступления. Я пытался перехватить твой взгляд.
— Да, это был я, — признал Бенджамин. — Ты сегодня тоже выступал?
— Только закончил, — ответил Чарли. — Тугая публика опять подобралась.
— Как же вышло, что ты?.. — Как завершить эту фразу, Бенджамин не понимал.
— Зарабатываю этим на жизнь? — помог ему Чарли. — Долгая история. Скажем так: из КШК
[84] мне так и не дозвонились. А у тебя? Твой отец говорит, что ты уже ушел на пенсию.
— Не ушел я на пенсию, — возмутился Бенджамин. — Я за тобой ухаживаю… — он посмотрел на отца, — это во-первых. Во-вторых, я работаю волонтером три утра в неделю в одной больнице в Шрусбери — в благотворительной лавке. И пишу. У меня вообще-то первый роман вышел.
— Почему я не удивляюсь? — проговорил Чарли. — Неизменный главный интеллектуал у нас. Творческий гений. Где можно разжиться экземпляром?
— Прямо тут. У них парочка есть в магазине.
— Великолепно. У тебя только что состоялась продажа.
Уходить Чарли не торопился. В четыре часа у него ожидался детский праздник, но до этого — ничего, и он был рад разделить с Бенджамином и Колином неспешный обед. Затем Колин объявил, что желает навестить зоологический отдел: ему нравилось смотреть на карпов кои и тропических рыбок, он глазел на них по нескольку минут, зачарованный раззявленными ртами и меланхолическими глазами, словно пытался понять их грёзы и проникнуть в их воспоминания. Сказал, что придет потом к Бенджаминовой машине. И вот Бенджамин с Чарли отправились в книжный, по дороге пройдя мимо детского театра.
— Ты глянь, кто на сцене, — проговорил Чарли недобро, кивая на открытую дверь.
Бенджамин глянул и увидел, что человек, развлекавший кружок детворы, облачен в белый медицинский халат, резиновые сапоги, у него наклеенные усы и кожаный шлем авиатора Второй мировой. Бенджамин помнил его с прошлого раза — его обиженное поведение вне сцены и хамскую враждебность к Чарли. Что между ними такое? Он увидел, что Чарли перехватил взгляд Доктора Сорвиголовы и ощерился; второй клоун тоже его заметил — и оскалился в ответ, не выходя из образа. В тот миг воздух заискрил и задрожал от ненависти и злобы, хотя, стоило им отойти, Чарли тут же посветлел, вернул себе прежнюю жизнерадостность как ни в чем не бывало, и потому Бенджамину не показалось, что уместно заикаться на эту тему или же спрашивать, что происходит.
В книжном Чарли взял оба экземпляра «Розы без единого шипа» с центральной выкладки, прочел цитату на обложке, похвалил ее дизайн и сказал:
— Так. Я забираю обе.
Чтобы насладиться мигом торжества, Бенджамин отправился с Чарли к кассе. Продавщица восхитилась, вероятно, меньше, чем ожидалось, и пробила продажу с механическим безразличием.
— Это автор, между прочим, — сказал Чарли. — Не помешало бы с ним носиться. Он местная знаменитость.
— У нас тут много авторов, — отозвалась она.
— Ну ладно. — Чарли глянул на Бенджамина и скроил гримасу. — Можешь подписать для меня, Бен, раз они уже оплачены?
— Конечно. — Бенджамин положил книги на стойку и извлек ручку. — Обе тебе?
— Одна мне. Вторая — «Анике», пожалуйста.
— Что-то специальное?
— Да нет. — Он задумался. — На ее экземпляре напиши, если можно: «Удачи в учебе».
— «Удачи в учебе», — повторил Бенджамин, пока писал эти слова, после чего с гордостью вручил книги Чарли. Первые автографы — если не считать экземпляров Фила, Лоис, Софи и отца. Он сказал, обращаясь к продавщице: — Придется теперь дозаказать еще.
— Все в порядке, — отозвалась она. — У нас еще штук сорок в подсобке.
— О. Желаете, я вам их тоже подпишу?
— Лучше нет. Они у нас и так-то идут туго. А если подпишете, мы их вернуть не сможем. Будут считаться бракованными.
Бенджамин задумался, сколько еще огорчений сможет вытерпеть от этой женщины.
— Вы вообще хоть один экземпляр продали? — спросил он.
— Парочку, — сказала продавщица, — но покупатели их вернули.
— Вернули? Почему?
— Подозреваю, дело в названии. Они думали, это о выращивании роз. Сюда в основном за этим приходят, вы же понимаете. Художка у нас не очень-то в ходу.
Пора было идти и ждать Колина в машине. Пока они петляли среди садовой мебели, Бенджамин не мог не задуматься над хрупкими коммерческими перспективами своей книги, но наконец отвлекся от этих мыслей и вспомнил, о чем хотел спросить у Чарли.
— Кто же такая эта Аника?
