В четыре утра Туикенэм сдался тори и Дуг отодвинул ноутбук в сторону; мысли путались. Туикенэм! Твердыня Винса Кейбла! Кейбл был министром по предпринимательству, президентом Торговой палаты и второй крупнейшей фигурой из либерал-демократов в правительстве. И вот его большинство в 12 000 голосов оказалось сметено. Тори массово резали своих бывших партнеров, уничтожали их. Даже после «отжига» у Ника с Дэйвом за столом кабинета министров… И все-таки результаты, которых Дуг ждал с наибольшим нетерпением, еще не появились. Когда же объявят Юго-Западный Ковентри? Отправил быструю СМС Гейл: «Долго еще?» — и она ответила: «Не знаю. Тут корчи. Ххх».
Светало. Дуг уже собрался отдернуть шторы и впустить первый солнечный свет, но не хотелось мешать Кориандр, она все еще лежала на диване рядом, то засыпая, то просыпаясь.
Так в чем же просчитался Милибэнд? Следить за его кампанией временами бывало больно. С медийщиками ему вечно не по себе, и, как многие лидеры-лейбористы до него, он пытался донести свои соображения вопреки враждебной среде, где целые группы СМИ готовы были броситься на него из-за любой оплошности. Не следует недооценивать действенность кампании «Мейл», постаравшейся изобразить Ралфа, его отца-ученого, как марксиста, который «ненавидел Британию», и намекать, что сын тоже запятнан — генетически.
Ну и конечно, еще и история про сэндвич с беконом. Невероятно, однако это произошло уже почти год назад, и все еще выходит несчастному Эду боком та фотография, когда он в кафе в Новом Ковент-Гардене пытается съесть сэндвич с беконом и получается небольшой казус: сэндвич разваливается у Эда в руках. Два дня назад «Сан» забабахала этот снимок на всю первую страницу и подписала: «Бутерброд в руках у Эда пропал, как свиной хвостик. Через 48 часов Эд, может, начнет вытворять то же с Британией». Вот к чему мы пришли? По-настоящему прогрессивный, реформаторский и уважительный к людям манифест — на одной чаше весов, а на другой — партийный лидер (лидер-еврей, напомню), который старается держаться свободно, поедая свиной продукт, и его поэтому необходимо предъявлять как неловкого на людях и оторванного от простого народа?
Он все еще возился с этим абзацем, который, на его вкус, был слишком многословным и громоздким, — и тут глянул на телеэкран и увидел, что камеры наконец добрались до Юго-Западного Ковентри. Появилась Гейл, с виду уставшая, но в приподнятом настроении, облаченная в парадный темно-синий костюм. По бокам от нее стояли другие кандидаты: впритык слева — оппонент Гейл из лейбористов, остальное пространство платформы занимала привычная диковинная толпа, включая традиционного представителя Официальной чудовищно-бредовой партии полоумных
[88] в цилиндре и с громадным фальшивым нарциссом в петлице. Дуга посетила мимолетная мысль, что Англия была и остается очень чудно́й страной.
Но вот объявили результаты — и Гейл уже улыбается и торжествующе вскидывает руку. Большинство голосов за нее было небольшое, но она победила, и на ленточке внизу экрана появилось «Победа консерваторов».
— Да! — непроизвольно выкрикнул Дуг. — Она смогла.
Этот вопль разбудил Кориандр, она неуклюже села и, сощурившись, глянула на телеэкран. Прошло несколько секунд, прежде чем почерпнутые сведения добрались до ее сонного мозга, после чего она повернулась к отцу и произнесла растерянно:
— Ты только что порадовался победе тори? — Дуг не нашелся, как отпереться. — Почему? — спросила она. — Кто вообще эта женщина?
— Она… — Он примолк. Ему за пятьдесят. Слова следовало выбирать осторожно. Как это приличнее всего обозначить-то? — Я с ней встречаюсь.
На эту новость Кориандр ответила долгим-долгим молчанием. Наконец она прервала его — не заговорив, а встав со скрипучего дивана и пошаркав к себе в спальню.
Она ушла, и Дуг в отчаянии крикнул ей вслед:
— Она в своей партии очень слева! — Но еще до того, как эти слова слетели с его уст, он отчетливо чувствовал, что лед ими не проломить.
* * *
За непредвиденной победой Дэвида Кэмерона события последовали стремительно. Утром подали в отставку по крайней мере три ключевые партийные фигуры: Эд Милибэнд из лейбористов, Ник Клегг из либерал-демократов и Найджел Фараж из ПНСК
[89]. Политический пейзаж, к которому Дуг успел привыкнуть за последние несколько лет, за считаные часы оказался в запустении. В тот день нация созерцала странновато-комическое зрелище: трое главных партийных вожаков, двое — теперь бывшие лидеры своих партий, облаченные в торжественные наряды, стояли рядом у Кенотафа как участники празднования семидесятой годовщины Дня победы в Европе. А затем, ближе к пяти вечера, когда Дуг обычно ожидал возвращения дочери (ненадолго) из школы, он получил СМС от Франчески: «Только что пришла Корри. Говорит, что ненавидит тебя и хочет ненадолго переехать сюда. Что ты натворил?»
Дуг, у которого было в разгаре интервью с «Би-би-си Радио Лондон», написал в ответ: «Трахнул тори», что, вероятно, не самая дипломатичная формулировка, зато емкая и точная. Ответа не последовало.
Остаток выходных был занят пылкими пересудами, кто же унаследует пост лидера лейбористов и либерал-демократов, и Дуг либо заколачивал очередной размышлизм у себя за столом, либо сновал между разнообразными телестудиями. Когда он отправил последнюю статью — уверенные 2500 слов для «Нью стейтсмен», — уже наступил понедельник, отношение Дуга к результатам выборов переменилось и у него появилась новая теория. Да, тори блистательно и свирепо дрались за каждое ненадежное место либерал-демократов в стране, но подлинный решающий фактор в их победе — Шотландия. Бесперебойно вдалбливалась шумная, назойливая мысль, что из Эда Милибэнда получится слабый лидер, что лейбористы не смогут получить большинство голосов и в итоге войдут в коалицию с Шотландской национальной партией, а значит, в Вестминстере станут верховодить именно ШНП, эти настырные, неприятные шотландцы. По словам Гордона Брауна (чье поражение после той чудовищной неловкости с «фанатичкой», казалось, случилось пять жизней, а не пять лет назад), «вместо того чтобы разыграть карту британского единства, консерваторы решили разыграть карту английского национализма. Все это было задумано, чтобы намекнуть на существование шотландской угрозы, шотландской опасности, шотландского риска».
…Бесспорно действенная стратегия, как выяснилось (писал Дуг). Но, как отмечает наш бывший премьер-министр, в ней таится риск для будущего: если Дэвид Кэмерон «отвинтил кран английского национализма», сможет ли он завинтить его обратно или же национализм продолжит течь — с нарастающей и неостановимой силой — в ходе кампании перед ЕС-референдумом, под которым Кэмерон подписался?
* * *
К середине недели буря комментариев начала затихать. Дуг и его коллеги в СМИ начали (с некоторым трудом) возвращать себе чувство меры. Легко было забыть, что широкая общественность, отдав свои голоса, дальнейшие пять лет не изводила себя раздумьями о последствиях — в отличие от выразителей общественного мнения при Вестминстере. Да, состоялось политическое землетрясение, но маленькое же, местное, если посмотреть на него с общемировой точки зрения или sub specie aeternitatis
[90]. Меж тем английское лето манило, и страна продолжила заниматься своими делами. В ближайшие пару месяцев в жизни нации ничего сейсмического не произойдет. Ближайшего по-настоящему потрясающего события придется подождать до 25 июля 2015 года.
