— Хорошо. Агентство скоро подберет ей кого-то еще.
— Может, она будет скучать.
— Может.
— Глядишь, останутся на связи.
— Вероятно.
— Ее муж управляет рестораном в Стратфорде, судя по всему. Можем свозить туда маму как-нибудь.
— Хорошая мысль. — Набив рот едой, Иэн заметил, что Софи еще не приступала, а уставилась перед собой в некотором оцепенении. — Все хорошо?
— Извини, — сказала она. — Кажется, я немного устала. Получилась едва ли не самая долгая прогулка из всех, какие у меня случались за многие годы. И я не ожидала, что она приведет меня туда, куда привела.
— В каком смысле?
— Сюда, — сказала она. — В 1950-е.
Иэн снисходительно улыбнулся этой шутке, но поначалу промолчал. Похлопотал, чтобы у матери был полный бокал вина, передал ей соль и перец.
Наконец сказал:
— Можешь считать это 1950-ми, но для некоторых людей это совершенно нормальная Британия 2015-го. Не бурчи на это лишь потому, что ты к такому не привыкла.
— 2015-го? Правда? — переспросила Софи и показала на картину, висевшую на стене напротив их стола: — И тут вот эта штука?
На полотне примерно десяток наездников в красных мундирах и цилиндрах скакали по полям и перепрыгивали через изгороди в погоне за непокорной лисой, та забилась в самый угол картины, спасаясь от охотников, и в ужасе смотрела на них через плечо.
— А вот это, — произнес мистер Ху, — я бы действительно хотел посмотреть. Традиционную британскую охоту. Может, в мой следующий приезд, мистер Бишоп, вы смогли бы это организовать? Я исключительно зрителем, разумеется. Клюшкой для гольфа махать умею, а вот на лошади ездить — нет.
Эндрю улыбнулся.
— Боюсь, с этим не все так просто.
— Правда?
Возникла краткая тишина: всем было интересно, кто сообщит ему новости. Наконец не подкачала Мэри.
— Видите ли, охота на лис теперь считается в этой стране уголовно наказуемым деянием, — пояснила она. — Ее запретили уже сколько-то лет как.
— Запретили? Как странно. Я не отдавал себе отчета. — Мистер Ху отрезал здоровенный кусок говядины и проговорил, медленно жуя: — Конечно, британцы знамениты своей любовью к животным.
— Закон был принят последним лейбористским правительством, — сказал Эндрю, — и с заботой о животных имеет мало общего, зато много — с классовым неприятием.
— Может, удастся отменить этот закон, — предположил мистер Ху.
Мэри и Хелена коротко и пренебрежительно фыркнули от смеха.
— Так или иначе, вы, по крайней мере, — сказано осторожным тоном, — живете в свободной и демократической стране.
— Боюсь, вы заблуждаетесь, — сказала Хелена. — Англия в наши дни — не свободная страна. Мы живем при тирании.
— Тирании? — повторил мистер Ху с большим чувством. — Прошу вас, мадам, выбирайте выражения.
— Я выбираю их очень тщательно, уверяю вас.
— Ваш мистер Кэмерон не кажется мне тираном.
— Я не об этом. Тирану не обязательно быть отдельным человеком. Это может быть понятие.
— Вы живете при тирании понятия?
— Совершенно верно.
— И это понятие…
— Политкорректность, конечно, — ответила Хелена. — Уверена, вы с ним знакомы.
— Разумеется. Но не в связи с тиранией.
Хелена отложила нож и вилку.
— Мистер Ху, я не бывала в Китае и не желаю легкомысленно подходить к трудным условиям, в которых вы, надо полагать, живете. Но здесь, в Великобритании, мы сталкиваемся с похожими бедами. Более того, я бы даже осмелилась сказать, что наше положение хуже. У вас прямая цензура, у нас же она скрытая. Все происходит под личиной свободы слова, чтобы тираны могли утверждать, будто все в порядке. Но у нас нет свободы — ни слова, ни чего бы то ни было еще. Люди, которые когда-то хранили живую британскую традицию псовой верховой охоты, более не могут этим заниматься. Если кто-то из нас попытается на это пожаловаться, нас заклюют. Наши взгляды нельзя выражать на телевидении или в газетах. Наше государственное вещание пренебрегает нами — или обращается уничижительно. Голосование стало пустой тратой времени, поскольку все политики расписываются под одними и теми же модными мнениями. Конечно же, я голосовала за мистера Кэмерона, но без воодушевления. Его ценности — не наши. На самом деле он знает о нашем образе жизни столько же, сколько его политические противники. В действительности они все на одной стороне — и она не наша. Так вот, раз, судя по вашему виду, я вас не убедила, приведу еще один пример. Довольно конкретный. Год назад мой сын подал заявку на повышение — Иэн, не перебивай, дай мне договорить, — он обратился за повышением, и если бы в этой стране сейчас существовала хоть какая-то честность или справедливость, он бы это повышение получил. Но они повысили соперницу — из-за ее этнического происхождения и цвета кожи. Они так поступили, потому что — Софи, можешь смотреть на меня вот так сколько влезет, но это нужно сказать, кто-то должен это произнести, и я вот еще что скажу: жизнь моего сына понесла урон, серьезный урон из-за этой абсурдной политкорректности, и если ты, Софи, продолжаешь пресмыкаться перед ней и не стоишь за свой народ и свои ценности, это случится и с тобой, ты будешь следующей. Я-то уже старуха и могу говорить то, что говорю, потому что у меня сердце надрывается смотреть, как вы, прекрасная молодая пара, еле сводите концы с концами, работаете на двух работах, в разных городах, не видитесь всю неделю, времени нет быть вместе и завести семью, а такого не произошло бы, вы бы не были в этом положении, если бы Иэну досталась та работа. Она причиталась ему. Он ее заслужил. Он ради нее тяжко трудился — и заслужил.
Не один день после этого выплеска Софи сердилась на себя, что не возразила. Как и все за столом, она уставилась к себе в тарелку и ничего не сказала, хотя подумала, что остальные помалкивали, поскольку в общем и целом соглашались. Отношение мистера Ху понять было непросто — если не считать того, что он опешил. И Хелена в любом случае собиралась сказать еще кое-что.
— Люди Средней Англии, — сказала она, обращаясь впрямую к китайскому гостю, — голосовали за мистера Кэмерона, потому что у них на самом деле не имелось выбора. Альтернатива была немыслимой. Но если когда-нибудь придет время и нам выпадет возможность дать ему понять, что́ мы на самом деле о нем думаем, поверьте мне — мы ею воспользуемся.
24
— Вы разве не собираетесь звук писать? — спросил Бенджамин.
Журналистка по имени Гермиона Доз улыбнулась и покачала головой. У нее на коленях лежал открытый блокнот, и она держала наготове шариковую ручку. Волосы Гермионы Доз ниспадали на плечи белокурыми локонами, губная помада — ярко-красная.
