25
Две недели спустя они с Дженнифер Хокинз поужинали. Она теперь жила в Хэгли, в тридцати милях от Бенджамина, и они компромиссно решили встретиться в пабе в Бриджнорте: ходили слухи, что в нем прилично кормят.
Как и с Чарли Чэппеллом, Бенджамин не был уверен, что, столкнись они с Дженнифер случайно, он бы ее узнал. Она оказалась изящной, хорошо одетой, привлекательной — для своих пятидесяти с лишним выглядела однозначно хорошо (лучше Бенджамина), но он поначалу не сумел уловить связь между женщиной, с которой беседует, и девочкой-подростком, с которой когда-то был так близок, с кем разделил столько неловких летних вечеров за питием в «Виноградной лозе» и кто потащил его смотреть «Звездные войны» (фильм, ненавистный с тех самых пор) в кино на ее день рождения. Вот эту взрослую Дженнифер он бы в толпе ни за что не выделил, и первые несколько минут у Бенджамина было странное ощущение, что он беседует с совершенно незнакомым человеком. Это ощущение держалось, пока она не сказала:
— Помнишь, я тебя называла Тигром? — И его тряхнуло от воспоминания, что действительно такое ироническое прозвище она ему и придумала, и стало сразу и неловко, и приятно, Бенджамин начал входить в ностальгическую колею — и задумался, что эта встреча в итоге не будет такой уж мучительной.
— Одно то, что ты со мной мирилась, уже большое дело, думаю я, оглядываясь на все это, — сказал он. — Наверняка тебе казалось, что я дурак дураком.
— Не дурак, — возразила она. — Дураком ты никогда не был, Бенджамин. Немного незрелым, может. Но мальчики взрослеют медленнее девочек, это всем известно.
Она отпила красного вина из большого бокала, который уже был наполовину пуст. В паб она заявилась на такси. Бенджамин приехал на своей машине и поэтому с вином осторожничал.
— Помнишь нашу последнюю встречу? — спросила она. — Помнишь, что я тебе сказала?
— Не очень, — ответил Бенджамин. — Надо полагать, дело было в «Лозе», да?
— Конечно, — сказала Дженнифер. У нее был сильный бирмингемский акцент — как ему удавалось раньше этого не замечать? — Конец августа 1978 года.
— Очень точно.
— Я в то время вела дневник. Встреча случилась сразу после того, как вывесили оценки выпускных.
— Верно.
— У тебя было четыре пятерки.
— Правильно. А у тебя?
Дженнифер рассмеялась и ответила:
— Ну, мило, что ты спросил, Бенджамин, — тридцать семь лет спустя, поскольку в свое время не спросил вообще. У меня было две четверки и одна тройка, если тебе и правда интересно.
— Поздравляю, — с чего-то вдруг — несуразно — отозвался он.
— Спасибо. Ты пригласил меня выпить, чтобы дать мне отставку, если помнишь.
— Правда? — переспросил Бенджамин, возясь на стуле все бесприютнее.
— Не волнуйся, я полностью приготовилась и желала быть отставленной. Удивилась, что этого не случилось раньше, честно говоря. Конечно, то, что ты меня бросал ради Сисили Бойд, было вишенкой на торте. Помнишь, как я отреагировала, когда ты мне сообщил?
— Ну, если б ты вылила мне на голову стакан пива, я бы, наверное, запомнил, но, видимо, что-то в этом роде.
— Не вполне. Ты не помнишь? Я была в ужасе. Я предупреждала тебя, Бенджамин. Я предупреждала тебя, что́ она такое. Она пережевывает людей и сплевывает, сказала я. А ты не послушал, да? То увлеченьице исковеркало тебе жизнь на… лет на тридцать же?
— Считай, да.
— Хоть книга из этого получилась, стало быть. Оно того стоило?
Бенджамин не смог придумать ни одного простого ответа на этот вопрос. Так получилось, что он все эти годы думал много и крепко об отношениях между человеческими страданиями и искусством, которое они способны вдохновлять, но ему не казалось, что Дженнифер сейчас тяготеет к рассуждениям на эту тему.
— Бедная твоя жена, — сказала Дженнифер. — Как она вообще с этим мирилась?
— Ей и не удалось в конечном счете. Судя по всему, я ее доконал. — Добавил повеселее: — Ты ее знаешь, между прочим, — Эмили? Эмили Сэндис? Вы учились в одной параллели.
— Ты женился на Эмили? Черт бы драл, Бенджамин, уж если ты собрался жениться на одной из самых скучных девчонок в нашей школе, мог бы меня выбрать хотя бы.
— Так а ты за кого замуж пошла — после того, как я тебя разочаровал?
— А, да, за Барри. За милого Барри. Познакомилась с ним на тусовке с работы, в конце восьмидесятых. Поженились, жили своим домом, пока он пять лет назад не устроил классический кризис среднего возраста. Сбежал с кассиршей из местного «Декатлона». То-то я думала, чего он повадился туда каждые выходные, а сам никакой физкультурой с 1995 года не занимался.
— Какая жалость. Дети у вас есть?
— Двое. Оба уже в универе. А у вас с Эмили?
— Нет, у нас… не получилось.
— Ну и ладно. Может, оно и к лучшему, а?
Бенджамин удивился самому себе — решил сейчас доверить Дженнифер тайну, которой делился с очень немногими.
— У нас с Сисили родилась дочь, — сказал он.
— Правда?
— Сразу после школы. Она мне не говорила, но была беременна, когда уехала в Америку. Там и родила. Назвала Мэлвиной. Я выяснил это все много лет спустя. — Бенджамин натужно сглотнул. Досказывать эту историю давалось с трудом — о тех событиях он и думать-то не любил, куда там излагать кому-то еще. — А потом Мэлвина вернулась в Англию, познакомилась с моим братом Полом, и он… злоупотребил ею.
Дженнифер обалдело вытаращила глаза.
— И поэтому мы с ним больше не разговариваем.
— А она? С ней ты разговариваешь?
— Иногда. Она теперь опять в Штатах. Дни рождения, Рождество — вот такие поводы. Трудно. Не просто трудно — невозможно.
Дженнифер протянула руку через стол и сжала ему ладонь. Он в ответ улыбнулся. Жест расхожий — и довольно краткий, но Бенджамину он понравился, очень.
* * *
— Вот что меня поражает в старении, — сказала Дженнифер, — начинаешь мыслить в этих… новых единицах времени. Уже не помнишь ничего по годам. Помнишь по десятилетиям.
— И не говори, — согласился Бенджамин.
— Начинаешь складывать все это дело в голове. Вот типа несколько недель назад смотрели мы с Грейс, моей дочкой, «Челюсти». Ей семнадцать, а фильму сорок. Сорок лет! Если бы я семнадцатилетняя смотрела кино, которому сорок, его должны были снять в тридцатые годы.
— Похоже, между тридцатыми и семидесятыми много чего случилось в мире. Многое изменилось. А с тех пор, может, не очень.
— Ты думаешь? И поэтому все кажется по-прежнему таким недавним? Или мы просто…
Она не договорила. Половина одиннадцатого, ужин завершился, и она много выпила.
