Отец теперь выходил из дома редко, и только вместе с Лоис или Бенджамином, и оба неизменно везли его за город, на запад, подальше от городской застройки Бирмингема. Колин стал слишком медлителен и хрупок, на серьезные прогулки его не хватало, но его пока еще удавалось отвести под руки — иногда с трудом — к садоводческому центру или в зал деревенского паба. Однако он уже много лет не оказывался вблизи старого Лонгбриджского завода, хотя тот находился всего в миле с небольшим от дома. И вот сегодня Бенджамин удивился, когда через пятнадцать минут после его приезда они уже исчерпали все, что могли друг другу сообщить, и отец объявил:
— Вези меня сегодня после обеда в Лонгбридж.
— В Лонгбридж? — переспросил Бенджамин. — Зачем?
— Хочу посмотреть на запущенную новую очередь.
— Какую очередь?
— Там большую новую производственную очередь запустили. Прямо посреди завода. Вчера вечером по телику показывали. Хочу посмотреть, как и что. И, кто его знает, может, наткнусь на кого-нибудь из старой гвардии.
— Но, пап…
Бенджамин решил придержать язык. По тому, что отец говорил, казалось, будто он понятия не имеет, что сталось со старыми заводскими зданиями. Все они почти без исключения были снесены, сметены с лица земли. Если не считать ничтожных остатков у старых ворот «Кью»
[104], где все еще цеплялось за жизнь мелкосерийное производство, обеспечивая ненадежную занятость нескольким сотням людей, все давно пропало. Западный, Северный и Южный цеха уничтожили первыми, а затем территория долго пустовала — служила печальным напоминанием об упадке британской промышленности, однако теперь те площади уже были почти целиком заняты жилой застройкой, розничными точками и новым техническим колледжем. Знал ли Колин обо всем этом? Бенджамин сомневался — и согласился, как отец, увидев столь полное преображение впервые, отнесется к нему, как откликнется на столь радикальное переписывание всей истории, с которой когда-то был знаком.
— Ты уверен, что этого хочешь? — спросил он. — Я думал, мы опять в «Вудлендз» поедем.
— Надоело мне это место жуть как, — рявкнул Колин. — Почему мне никто не верит, когда я говорю, что чего-нибудь хочу?
* * *
Бенджамин поехал к старому заводу кружным путем, подъехал к нему с запада, по трассе А38, мимо кинотеатра, и кегельбана, и «Моррисонс», и «Макдоналдс». В два часа зимнего дня свет, казалось, уже угасал. Когда Бенджамин свернул на круговой развязке на Бристоль-роуд, отец вытянул шею в противоположную сторону и спросил:
— Мы где?
— Сам знаешь где. Это Бристоль-роуд.
— Нет, это не она. Над Бристоль-роуд проходит конвейерная эстакада. Где конвейерная эстакада?
Конвейерная эстакада была местной достопримечательностью — сорок пять лет, во всяком случае. Узкий отрезок Лонгбриджской сборочной линии, тянувшийся над оживленной четырехрядной магистралью по крытому мосту, обеспечивал связь между Западным и Южным цехами, построили его в 1971 году. Бенджамин мог назвать точную дату, потому что это был его первый год в «Кинг-Уильямсе» и ему приходилось дважды в день ездить на автобусе под этим мостом, пока его строили. Но для британской промышленности то были времена живее и оптимистичнее, и мост, давно пережив свою нужность, в 2006 году был разобран — девять лет назад. Колин действительно этого не замечал или же просто забыл?
— Его нет, пап. Его снесли сто лет назад.
— И как же они тогда перемещают машины с одного края завода на другой?
Бенджамин не ответил. Сделал первый же поворот налево, в широкий проулок между рядами неотличимых друг от друга недавно построенных домов, и проехал еще несколько сотен ярдов, пока не оказался на просторной парковке, окруженной магазинами, — было там не только громадное заведение «Маркс и Спенсер», но и «Паундленд», «Бутс» и прочие.
— Где мы? — спросил Колин, ошарашенный и отчаявшийся.
— Мы там, куда ты хотел приехать, — сказал Бенджамин. Показал на громадный универмаг: — Вот это новая очередь застройки, про которую в новостях говорили.
— Я не ее имел в виду, — уперся Колин. — Я хотел, чтобы ты отвез меня в Лонгбридж.
— Это и есть Лонгбридж.
— Нет, это не он.
Бурча, отец выбрался из машины и двинулся, шаркая, к громадному магазину, Бенджамин же запер дверцы, натянул пальто и поспешил следом за отцом.
Оказавшись внутри, Колин огляделся по сторонам, посмотрел влево и вправо, растерялся от увиденного; его потрясал масштаб всего вокруг. Сделал еще несколько шагов к отделу дамского белья и оказался перед бесчисленными рядами чулок, бюстгальтеров и кружевных трусиков — докуда хватало глаз. Поскольку он рассчитывал на сшибающие с ног шум, вонь и тестостероновый дух старой Лонгбриджской сборочной линии, понятна была его растерянность.
— Что здесь происходит? — проговорил он, оборачиваясь к Бенджамину.
— Это открывшаяся новая очередь, пап. Магазинов. «Маркс и Спенсер». Автомобили здесь больше не делают.
— А где же их теперь делают?
Хороший вопрос. Они побродили еще немного и пришли в бар первого этажа, где подавали просекко, там было пусто, если не считать молодой, хорошо одетой пары, у которой здесь, на глаз Бенджамина, происходило прелюбодейское свидание.
— Это же точно не новая столовая, да? — спросил Колин.
Далее они заглянули в ресторанный дворик, и потом, пока гуляли туда-сюда по словно бы нескончаемым рядам фасованных салатов, готового мяса и импортированных вин, Бенджамин попытался объяснить.
— Слушай, пап, ты помнишь те митинги, на которые мы все ходили в Кэннон-Хилл-парк? Митинги за «Ровер»?
— Нет, а когда это было?
— Пятнадцать лет назад. В общем, ничего хорошего не вышло. Четверо местных ребят прибрали компанию к рукам, но вместо того, чтобы ее спасти, они сровняли ее с землей и в 2005 году продали. С тех пор тут почти ничего не производят. Все теперь покупают машины из Германии, Франции и Японии. Они снесли все заводские здания, и много лет тут был пустырь и больше ничего. Ну же, пап, ты должен помнить хоть что-то из этого. Мы с тобой ездили как-то раз на это посмотреть, когда был в разгаре снос Южного цеха.
— Южный цех снесли?
— Мы в нем стоим. Там, где он раньше был.
— ЛСА-1 и ЛСА-2?
[105]
— Ни той ни другой уже.
— А Восточный цех? Который на Гровели-лейн?
— Не знаю. Как там, я не знаю.
