Конечно, перемены неизбежны, и в основном они к лучшему, ведь новые технологии облегчают нашу жизнь, но иногда я не могу не вспомнить одну шотландскую старуху, которая давным-давно возмутилась, узнав, что теперь почта будет доставлять ей корреспонденцию ежедневно, по рабочим дням.
— Разве мало того, что я узнаю плохие новости каждую неделю? — стенала она. — Теперь вы хотите мне их сообщать ежедневно!
Иногда мы забываем, что у простой жизни есть свои преимущества. Многие новости, за которыми мы следим, в действительности нас не особенно интересуют и никак не влияют на нашу повседневную жизнь, однако мы все равно хотим знать о них все в деталях. Мы глотаем их пассивно, даже равнодушно, и я боюсь, что перегруженность информацией может привести к тому, что ничто в мире не сможет нас удивить.
Смерть всегда на главных ролях в новостном вещании, вне зависимости от того, имеет она крупные масштабы и малую детализацию — в результате войн, голода, природных или гуманитарных катастроф, — или касается кого-то одного, но особенно значимого и выдающегося. Особенно много внимания прессы она привлекла к себе в 2016-м, когда у людей начало складываться чувство, что умирает слишком много тех, кого все хорошо знают, хотя фактически роста смертности в этом году по сравнению с прочими отнюдь не наблюдалось. Как только подобная идея укореняется у нас в мозгу, мы начинаем рассматривать последующие схожие события как аргументы в пользу своей ошибочной теории — пример хорошо известной судебным органам проблемы под названием «работа на подтверждение», то есть тенденции сосредотачиваться на доказательствах, подтверждающих выработанную гипотезу.
В 2017 году смерть как будто витала над Великобританией, напоминая о себе терактами, которые теперь исполнялись в соответствии с последней мировой тенденцией: для них выбирались примитивные, простые в планировании и осуществлении методы убийства мирных граждан. Давить пешеходов грузовиками и нападать на них с ножами, как в Вестминстере и на Лондонском мосту, или при шокирующем убийстве пулеметчика Ли Ригби в 2013-м, это такой вид терактов, который трудней всего предсказать, а соответственно, и предупредить. Терроризм направлен на то, чтобы внушать людям страх. Наша реакция, например, установка заградительных барьеров на мостах, конечно, дает некоторые результаты, но те, кто устраивает теракты, просто корректируют свои методы и придумывают новые. Все, что мы можем, это не сдаваться под их напором и стараться идти на шаг впереди этих варваров.
В общем и целом, если новости не имеют к нам прямого отношения, то смерть, показанная в них, оказывает мало влияния на нашу повседневную жизнь. Война в какой-то далекой стране или преступления военного режима, занимавшего наше внимание на прошлой неделе, пропадают из заголовков, как только мы, потребители новостей, переключаемся на разоблачение какой-нибудь звезды, скандал на реалити-шоу или политическую склоку. До тех пор пока не произойдет нечто, что скажется лично на нас. Внезапно какая-то история превращается для нас в реальность, и, порой еще до того, как мы о ней узнаем, меняет весь ход нашей жизни.
Для меня такой момент настал, когда как-то вечером, в июне 1999-м, мне позвонил профессор Питер Ванезис, в то время главный патолог университета Глазго, где я числилась консультантом по судебной антропологии. Я знала Питера уже много лет, и поэтому его звонок не стал для меня сюрпризом. Когда он спросил, что я делаю в выходные, я ответила, опрометчиво рассчитывая на приглашение поужинать, что ничем не занята.
— Отлично, — сказал он. — Тогда вы едете в Косово.
С этого момента я отслеживала все новости, касавшиеся кризиса в Косово, прислушивалась к каждому слову репортеров и пыталась запомнить как можно больше сведений об этой стране, которую, как ни стыдно признаваться, мне пришлось пойти и поискать на карте.
В 1990-х я, как и все вокруг, следила за военными действиями в Боснии и была потрясена тем, что в наши дни подобные вещи могут происходить прямо у порога Европы. Я также понимала, что новости, доходившие до нас, намеренно смягчают, чтобы не шокировать неподготовленного зрителя. Если даже то, что нам показывали, наводило ужас, то что должно было твориться там на самом деле! Но все равно это происходило «где-то там», на чужой земле, и кто-то этим уже занимался.
По сегодняшним стандартам подробная и достоверная информация поступала достаточно медленно, и только когда стали появляться по-настоящему страшные картины, мы начали осознавать подлинные масштабы зверств, чинимых над мирными людьми. Ничего подобного в Европе не случалось со времен Второй мировой.
Судебные антропологи редко могут предвидеть, где при международных кризисах может потребоваться их вмешательство, если потребуется вообще, а если да, то на какой срок. Памятуя о знаменитом рекламном слогане Мартини — «в любое время, в любом месте, повсюду», — мою команду прозвали «девушками Мартини» (правда, чтобы понять юмор, надо быть достаточно старым и помнить ту убогую рекламу).
По мере углубления кризиса мы старались изыскивать подробную информацию, слушать проверенных корреспондентов и шерстить интернет — просто на всякий случай. Мы знали, что единственное предсказуемое свойство массовых смертей — это их непредсказуемость.
К 1998 году из новостей, поступающих из Косова, стало ясно, что гуманитарная ситуация там обострилась до крайней степени. ООН обсуждала с сербским президентом Слободаном Милошевичем и его правительством возможность выведения оттуда войск и вооруженных группировок. ОБСЕ сообщала о гуманитарных преступлениях беспрецедентного масштаба, на гражданское население совершались вооруженные нападения, в ходе которых гибли старики, женщины и дети. Хотя дипломатические и политические переговоры могут казаться ужасно скучными и медленными для всего окружающего мира, на самом деле это захватывающий процесс, когда ты начинаешь понимать, где, когда, как и почему происходят разные события, и уже видишь собственное, пусть и крошечное, место в этой истории.
Миротворческие войска стояли на границе Косова и знали об убийствах, изнасилованиях и пытках, творившихся там, но ждали сигнала к действию. Они не могли ничего предпринять, пока ООН не решит, что все попытки мирного урегулирования не принесли результата. Следовало соблюсти международный протокол, и, хотя на то имелись веские причины, трудно было мириться с подобным бездействием, когда каждый день невинных людей истязали и выгоняли из их домов. Пока вооруженные группировки боролись между собой, а партизанское движение набирало ход, мирное население просто старалось выжить. Ситуация была крайне сложной, и решить ее в один день не представлялось возможным.
Балканский регион издавна являлся зоной конфликтов. Политическая и религиозная напряженность отмечалась там с 1389 году, то есть с битвы при Косовом Поле и кровавой победы Оттоманской империи над средневековым сербским государством, за которой последовали десятилетия ожесточенной вражды. В результате сформировалась взаимная ненависть и ощущение несправедливости такой глубины, что на протяжении веков в регионе регулярно возникали жестокие конфликты.
Вдохновленные своими успехами, оттоманы стали захватывать в свои руки христианские сербские территории, включая Косово, которое с тех самых пор стало яблоком раздора. С середины XX века в регионе сохранялся шаткий мир — все благодаря активному подавлению националистических настроений во время долгого правления Иосипа Тито, президента Социалистической Республики Югославия.
