– Этих девушек никто не убивал. Они сами покончили с собой.
– Но это ведь всего лишь театральная пьеса, история, придуманная Лесси, – прошептала она сквозь рыдания.
– Нет, эта история реальна. «Девчонки из выгребной ямы» больше не хотели жить. Они сами выбрали свой конец – способ умереть легко, и сделали это здесь, в Лейпциге.
Сусанна перестала рыдать и вытерла глаза рукавом свитера, чтобы смахнуть слезы и размазавшуюся тушь. Однако ее голос дрожал.
– Но Богомол не умерла. Она не захотела кончать жизнь самоубийством.
– Богомол любит жизнь. Кроме того, у нее есть важное дело, которое надо закончить, – ответил Бруно.
– Богомол – это Хельга, верно?
– Да, это она.
– Значит, у нее рак мозга?
Бруно кивнул:
– Ей осталось совсем немного.
– Черт, какая сука жизнь!
– Хельга сильная.
– Но… что случилось, когда они все собрались в Берлине?
– Об этом тебе надо спросить Хельгу. Я не знаю точно, что произошло.
В голове Сусанны крутился вихрь беспорядочных мыслей. Оставалось слишком много вещей, которых она не понимала.
– Я слышала в теленовостях, что единственный подозреваемый в убийстве пяти девушек и исчезновении шести немецких девочек-подростков ускользнул от полиции.
– Да, возникли сложности, которых Хельга не ожидала.
Глава 17
По дороге на кладбище им пришлось проехать мимо пруда и башни монумента Битвы народов. Клаусу Бауману вспомнилось то утро, когда он прилетел сюда на вертолете и увидел пять саркофагов с мертвыми девушками. Тогда он впервые встретился с Густавом Ластооном лицом к лицу и не мог даже предположить, что неделю спустя будет готов отдать жизнь, чтобы тот снова оказался рядом с ним. Но кладбищенский гид растворился в пространстве, как башня монумента в тумане.
На перекрестке Прагерштрассе и Зюдфридхофостор машина повернула направо. Узкая дорога, на которую с одной стороны наступал лес, а с другой – могилы с каменными надгробиями, выступавшими из земли, заканчивалась у главного здания кладбища.
Флай ждал их у заднего входа с включенными фарами своего «Харлея». Мускулистый мужчина лет сорока, с длинными волосами, доходившими до плеч, он был одет в черные кожаные штаны, высокие сапоги, отделанные спереди металлом, и короткую черную куртку с меховым воротником, поднятым до ушей. На спине куртки блестели большой орел-могильник и слово «Fly», написанное ярко-красными буквами. Вместо шлема он, как и Густав Ластоон, носил немецкую военную каску.
Когда машина остановилась рядом с ним, он заглушил мотор «Харлея», снял каску и подошел к пассажирской двери. Натан Вебер сказал Клаусу оставаться в машине, а сам открыл дверь и вышел.
Сидя в своей машине, Клаус не слышал, о чем они говорили, и не мог видеть их лиц, но он помнил, что говорили про Флая Густав Ластоон и информатор Мирты Хогг.
Пассажирская дверь снова открылась, а следом за ней открылась задняя дверь, и мужчины сели в машину.
– Если хочешь, я выйду, и ты поговоришь с Флаем наедине, – предложил Натан.
– Предпочитаю, чтобы ты слышал, о чем мы будем говорить.
Клаус повернулся боком на сиденье, чтобы иметь возможность смотреть назад. Человек, который сидел сзади, заговорил первым, не дожидаясь, когда это сделает он. У него был низкий голос, и создавалось впечатление, что слова отдаются где-то в легких.
– Мне не нужны проблемы с полицией. Если я согласился встретиться с вами, то только потому, что доверяю Натану и знаю, что вы доверяли Густаву.
– Вы знаете, где он? – спросил Клаус.
– Не имею ни малейшего понятия. Я только сегодня утром узнал из новостей, что он сбежал.
– Когда вы видели его в последний раз?
– В субботу вечером в клубе «Феникс». Я пробыл там недолго. На следующий день мне надо было рано вставать.
– Он не говорил, что собирается делать в воскресенье?
– Утром он собирался провести обзорную экскурсию по городу для группы японцев и еще одну запланировал на вечер.
Клаус посмотрел на Натана и кивнул. Приятель Густава не врал. Он уже получил всю информацию от службы наружного наблюдения, и данные совпадали.
– Густав говорил вам, что это он обнаружил трупы пяти девушек?
– Он сказал, что кто-то втравил его в эту передрягу, но он не имеет к этому никакого отношения.
– Он делился с вами какими-то подробностями относительно места преступления?
– Только тем, что всем известно из СМИ.
Клаус Бауман достал из кармана куртки сложенный вдвое рисунок с изображением саркофага и символа на кинжале.
– Вы когда-нибудь это видели?
– Это татуировка «Стражей смерти».
– Откуда вы знаете?
– Густав обожал всевозможные городские легенды, особенно из тех городов, где он обычно работал: Лейпциг, Дрезден и Берлин. Как-то раз он рассказал мне историю про это тайное нацистское общество.
– И вы поверили?
– А почему я должен не верить? Я слышал куда более абсурдные истории, которые на поверку оказывались правдой.
– Чем вы занимаетесь?
– У меня была мастерская по тюнингу мотоциклов. Теперь я продаю их в России.
Все это время Натан сидел, откинувшись на подголовник сиденья, и не говорил ни слова.
– Вам не показалось в субботу, что Густав чем-то напуган?
– Да нет. Он знал, что полиция за ним следит. В определенном смысле это его даже успокаивало, хотя в клубе он без конца озирался по сторонам.
– Вы бывали у него дома?
– Да, однажды заходил к нему. Но я ничего не знал про подземный ход, о котором так много говорят по телевизору.
Клаус опустил стекло и закурил сигарету. То, что Флай говорил о своих отношениях с Густавом Ластооном, не вполне совпадало с тем, что рассказывал ему гид, но Клаус решил не упоминать о том, что, по словам Густава, байкер разделял идеи неонацистов.
– В понедельник утром в этом подземелье нашли мобильный телефон моей дочери.
– Я этого не знал.
– У вас есть какие-нибудь предположения, зачем Густаву понадобилось похищать мою дочь?
– Я знаю только то, что он очень ценил вас за то доверие, которое вы ему оказали. Он говорил, что помогает вам разобраться в истории с этими саркофагами. Вы ведь знаете, что эзотерика – это его конек.
– Он принадлежал к какой-нибудь сатанинской секте или тайному обществу?
– В жизни не слышал ничего более абсурдного. Натан ведь уже объяснил вам, чем на самом деле занимался Густав.
