– Я принадлежу к числу тех, кто считает, что насилие законно, когда оно применяется, чтобы избежать большего зла, чем оно само. Возвращаются тяжелые времена. Это вопрос выживания: или мы, или они. Они – это зло, мы – добро. В будущем у мира нет другого выбора.
Хельга встала со стула, подошла к отцу и поцеловала его в щеку.
– Не волнуйся за мое будущее. Ты же знаешь, что я уже не ребенок. Я останусь в Лейпциге на пару дней, пока маме не станет лучше. Так что можем снова увидеться как-нибудь с утра.
– Я всегда радуюсь, когда ты приезжаешь домой, хотя ты делаешь это нечасто. Думаю, мне не обязательно говорить тебе это.
– Просто я все время очень занята. Но сегодня мама выглядела такой поникшей и печальной в своем кресле, что я не смогу со спокойной душой вернуться в Берлин.
– Твоя комната всегда ждет тебя. Жаль только, что завтра я не смогу поужинать вместе с тобой. Я должен быть в Берлине на собрании почетных членов Академии психиатрии и, скорее всего, вернусь домой довольно поздно, это если не решу остаться там на ночь.
По телу Хельги пробежали ледяные мурашки. Она не могла терять ни минуты, если хотела выполнить свою миссию вовремя.
– Ты можешь переночевать в моей квартире, – сказала она.
– Я привык уважать твою независимость и твою личную жизнь. Если завтра я надумаю остаться в Берлине, то переночую в отеле, как обычно.
Глава 17
В кафе отеля за столиками, украшенными маленькими букетиками диких цветов, было совсем немного посетителей. Пара пенсионеров изучала карту Лейпцига, несколько молодых людей, судя по виду, заядлых путешественников, увлеченно уткнулись в экраны своих смартфонов, одинокий мужчина потягивал пиво из большой кружки и, не переставая, жевал сухофрукты.
Маргарит собрала свои вещи и, оставив их на ресепшн, попросила, чтобы ей приготовили счет за номер. Устроившись за одним из самых дальних столиков кафе, она ждала Мирту Хогг. За огромными стеклами окон виднелся подсвеченный голубыми огнями фасад университета.
Когда раздался звонок ее мобильного телефона, на экране высветился незнакомый номер. Сердце с силой ударилось в грудь.
– Dites-moi? – ответила она по-французски.
Незнакомый голос в трубке заговорил по-немецки. Звонила женщина.
– Это Маргарит Клодель?
– Да, кто вы?
– Вы одна?
– Да.
– Мне дал ваш номер Бруно Вайс…
Агент Европола хотела сказать, что она знает, о ком идет речь. Они с инспектором Клаусом Бауманом оставили преподавателю музыки свои телефонные номера на случай, если он решит сообщить им что-нибудь о Веричке Людович, о чем умолчал в тот вечер, когда они осматривали его квартиру.
– Пожалуйста, скажите, кто вы?
– Я слышала, что инспектор Бауман убит. Мне кажется, вы с ним хотели поговорить со мной. Мы встречались на концерте Бруно в Спиннерай. Я Хельга фон Майер.
– Да, да, конечно, я вас помню! Мы действительно собирались звонить Бруно Вайсу, чтобы взять у него номер вашего телефона, но все эти дни я была очень занята. Бруно нам сказал, что вы живете в Берлине, – пояснила Маргарит.
– Я сейчас в Лейпциге, поэтому я вам звоню. Если хотите, мы могли бы где-нибудь встретиться.
Маргарит начала быстро соображать. За всеми событиями последних дней, она совершенно забыла про светловолосую подругу Бруно Вайса. Ту самую, что была изображена обнаженной в военной фуражке, похожей на эсэсовскую, на одной из картин нюрнбергского художника, которую показывала им Мирта Хогг на совещании в комиссариате.
– Я нахожусь в кафе отеля «Рэдиссон Блю», мы можем поговорить здесь. Вы знаете, где это? – спросила она.
– Если не ошибаюсь, это на Аугустусплац.
– Да, верно. Вас устроит, если мы встретимся через час?
Несколько секунд Маргарит слушала возбужденное дыхание Хельги, но так и не получила ответа на свой вопрос.
Глава 18
Как только они отошли подальше от дома, где жил отец Хельги, Сусанна дала волю своему гневу. По улице шли люди. Внезапно эти незнакомые люди, не ведавшие того, что в данный момент происходило в опущенной вниз голове девушки, увидели, как она схватила за руку другую девушку, шедшую с ней рядом, и набросилась на нее с криками, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.
– Зачем тебе понадобилось говорить своему отцу, что у меня депрессия?!
– Перестань орать. Мы не одни, – изумленно одернула ее Хельга. Она не ожидала от Сусанны такой неуместной и бурной реакции.
– Нет, не перестану! И плевать на то, что здесь люди!
Хельга мрачно посмотрела на Сусанну и процедила сквозь зубы, чтобы никто не услышал:
– Мне надо было, чтобы ты на время отвлекла моего отца, устраивает? Я должна была взять из его кабинета кое-что важное.
– Но почему ты не предупредила меня заранее?
– Потому что ты стала бы нервничать.
– Черт, когда ты оставила меня с ним наедине, у меня голос дрожал!
– Тебе показалось. Я видела, ты держалась очень спокойно.
Разгневанное лицо Сусанны постепенно смягчилось.
– Я уверена, что твой отец обо всем догадался. Поэтому он и начал рассказывать мне про мнимых психопатов, которые симулировали, чтобы получить деньги от государства. Он наверняка решил, что я просто дура, если решила обмануть такого опытного специалиста.
– Забудь. Это совершенно не важно. Ты просто перевозбудилась из-за наркотиков. Ты не должна больше принимать никаких таблеток, в том числе тех, которые тебе выписал мой отец, – спокойно сказала Хельга.
Возбуждение Сусанны начало спадать. Она сунула руку в сумку и, достав оттуда визитную карточку, показала ее Хельге.
– Твой отец дал мне номер своего мобильного. Он хочет знать, как на меня подействует лекарство.
– Я тебя предупреждала, что мой отец человек-монстр, как называла таких людей Лесси. На самом деле он хочет тебя трахнуть. Больше никогда не приближайся к нему.
Внутри стеклянного здания на Аугустусплац горел свет, превращая его в светящийся куб. Тишина, царившая в холле, глушила шаги Сусанны и Хельги. Бруно репетировал с оркестром «Гевандхаус», готовясь к завтрашнему концерту, где должна была исполняться подборка произведений гениальных композиторов, родившихся или живших в Лейпциге: Бах, Вагнер, Мендельсон, Шуман. Ни Сусанна, ни Хельга не увлекались классической музыкой, но Сусанне хотелось посмотреть, как Бруно репетирует с оркестром, а Хельга еще не решила, стоит ли ей идти на встречу с агентом Европола в отеле «Рэдиссон Блю», находившемся в двух шагах отсюда.
Они вошли в пустой зал и сели в самом дальнем ряду партера, чтобы Бруно их не увидел. В «Гевандхаусе» существовало священное правило, согласно которому никто и ничто не должно отвлекать музыканта во время репетиции оркестра.
