Вереница охвативших меня мыслей вдруг уперлась в один смутный вопрос – в то, что подсознательно не давало мне покоя с того самого момента, как я прочел про это дело в газете. Волчека судили за одно-единственное убийство, убийство Марио Геральдо. Волчек стоял во главе огромной, ворочающей многими миллионами преступной организации. Если Бенни попался во время заказухи с поличным, то почему не заключил сделку получше? Почему не вывалил ФБР абсолютно все, что знал об организации Волчека как таковой, вместо одной несчастной мокрухи? Пошел бы себе по программе защиты свидетелей, жил бы втихаря на свободе, вместо того чтобы мотать серьезный срок, когда все закончится…
– Понимаете, проблема с Малюткой-Бенни в том, что эта версия несколько слабовата – если он подставляет вас из-за того, что он просто стукач, то почему же такой копеечный стук? Про убийство сказал, а про прочие ваши делишки – нет? Это придает ему определенный вес как свидетелю. А ведь мог и рассказать, как думаете? – спросил я.
Волчек с Артурасом оба хранили молчание. Я принял это молчание за «да».
– Его ведь вроде уже осудили? Я читал в «Таймс», что некий анонимный свидетель по предстоящему процессу русской мафии отбывает срок. Все, кто это прочел, наверняка поняли, что речь про вас. Сколько ему дали? Десятку?
– Двенадцать, – сказал Артурас.
– Так что же помешало ему вломить вас по полной? Все это ни в какие ворота не лезет. Почему он не сдал вас с потрохами и не вышел на свободу с новыми документами стараниями ФБР?
Волчек сплюнул на пол, и хотя лицо его было направлено на меня, глаза метнулись в сторону Артураса.
– Наверное, Малютка-Бенни сохранил какие-то остатки преданности старым друзьям… – Его холодный, жестокий взгляд вернулся на меня. – Но это не важно. Не думаю, что у вас получится выиграть дело, мистер Флинн. Но можете попытаться. Я разрешаю. Хотя завтра мы все равно приделаем эту бомбу под стул, как Артурас и планировал, – сказал Волчек.
И когда он произносил имя своего подручного, я опять увидел у него в глазах какое-то темное, кровожадное желание, словно и уже совершенные убийства, и те, что еще только предстояли, являлись для Волчека лишь источником садистского удовольствия. Этот человек возглавлял огромную организацию – и все же не погнушался лично пытать Джека и его сестру. Артурас был весь на делах, бизнес есть бизнес, в то время как Волчек вовсю наслаждался мокрой работой.
Все эти его разглагольствования про криминальное братство, преданность и доверие ничуть не отменяли того факта, что, когда его человека поймали, тот указал пальцем прямиком на своего босса, pakhana, на того самого человека, который вручил ему половинку рублевой банкноты – tselkovy, от всего своего «целого» сердца. В большой криминальной структуре должна быть определенная степень доверия. Не будешь требовать преданности – скоро окажешься не при делах. По моим прикидкам, Волчеку было чуть за полтинник. Не многие гангстеры доживают до такого возраста, и сам этот факт достаточно убедительно доказывал, что в рядах организации под названием Bratva дела с лояльностью обстоят не так уж плохо. Впрочем, лояльность в таких случаях во многом зиждется на высоких ожиданиях – когда они сильно отстают от реальности, последствия неизбежны. Шрам на щеке у Артураса наверняка был наглядным свидетельством подобного постулата. Волчек презирал Малютку-Бенни. Когда кого-то таким вот образом опускают, это сигнал собственной братве на всех уровнях. Сигнал всем правоохранительным органам по всему миру. Сигнал всем конкурирующим бандам: «Мы вас достанем. Где угодно». Продашь русскую мафию – проживешь недолго.
На все здание опустилась тьма, когда над ним сгустилась огромная дождевая туча, перекрывая и без того тускнеющий дневной свет.
Я услышал стук, громкий и настойчивый. Кто-то вовсю барабанил в двери зала.
Глава 16
Я увидел, как Виктор с Артурасом синхронно падают на колени и что-то достают из своих ботинок. В каждом из тайничков, встроенных в каблуки, пряталось по короткому хищно изогнутому ножу. Сделаны они были из одинакового материала – никаких массивных рукояток, просто тонкое, серое, цельное лезвие. Наверное, керамика; она не звенит на металлодетекторе. Такие клинки наверняка стоят кучу денег. Вполне приличный нож можно купить долларов за семьдесят пять. Эти же явно обошлись по семьдесят пять сотен каждый, не меньше.
Подстраховка. Если план полетит к чертям, пустят в ход ножи. Никаких стволов. Что бы там Артурас на меня ни прицепил, того большого револьвера при нем точно нет. Если они не сумели пронести сюда бомбу, то и протащить через досмотр стволы тоже не могли.
Виктор прислушивался у дверей. Свой нож он держал в левой руке чуть на отлете, кончиком вверх, к потолку. Артурас, похоже, ножом владел получше. Как только вытащил, сразу перевернул и взял идеальным обратным хватом – порезал, ткнул, убежал. При обратном хвате нож не столь заметен, да и выбить его гораздо сложнее. Вдобавок в удар сверху вниз можно вложить бо́льшую силу, да и скорость выше, чем при прямом хвате. Приходилось мне раньше и «перо» в ход пускать – для самообороны…
Артурас подошел к застывшему у дверей Виктору.
Оба прислушались.
Вроде ничего.
БАМ! БАМ!
Артурас поманил меня рукой, сказал:
– Сейчас мы откроем. Узнайте, что им надо, и пусть проваливают.
Виктор взял на себя левую половинку двери, Артурас переместился вправо, держа в левой руке пульт. Бомба опять отозвалась короткими вибрациями, и я впервые заметил на пульте красную светящуюся точку – очевидно, индикатор боевого взвода.
В зале было слышно лишь наше дыхание вразнобой.
– А что, если это федералы? – спросил я.
Артурас буркнул:
– И чего это вдруг вы понадобились федералам?
– Обвинитель нанял консультанта по отбору присяжных. Я видел его сегодня в суде. Зовут Арнольд Новоселич. Арнольд – известный чтец по губам. Как бы он не прочитал, как я или кто-то из ваших ребят перетираем про эту бомбу.
Волчек помотал головой и сказал:
– Исключено. Давайте смотрите, кто там.
Артурас с Виктором взялись за дверные ручки, переглянулись.
Распахнули – и на нас хлынул поток ослепительного белого света.
* * *
Они выстроились в шеренгу, словно расстрельная команда, но только вместо пуль на меня обрушился шквальный огонь как минимум дюжины фотовспышек. Я инстинктивно прикрылся, чтобы защитить глаза от нестерпимо ярких флуоресцентных всполохов.
Когда мы еще открывали свою адвокатскую контору, Джек настоял на том, чтобы сделать несколько постановочных снимков для рекламы. Тогда мне пришлось битых сорок минут проторчать в ярко освещенной комнате возле какого-то большого растения в горшке – пока фотограф, запросивший за свои труды совершенно неслыханные деньги, наконец не решил, что вид у меня достаточно приличный, чтобы поместить его на постер или на кофейную кружку. С высоты своего нынешнего положения я понимаю, что затея с кружкой была оторви да выбрось. Ну какой клиент захочет каждый день любоваться на рожу своего адвоката на кружке? Только лишнее напоминание о ДТП, изнасиловании, расторжении брака, убийстве или – что хуже всего – о счетах, которые пришлось при этом оплачивать. Припомнив тот день в обществе фотографа, я даже невольно улыбнулся. Через сорок минут я был уже сыт художественной фотографией по горло. В итоге достал картишки и раскатал фотографа с его ассистентом на пятьдесят сотен каждого. Пришлось. В те дни у нас с Джеком и на бензин-то порой не хватало – какие уж там рекламные фотосессии!.. Я почувствовал, как при мысли о Джеке и о том, во что он втравил, у меня крепко стиснулись зубы.
