Это уже была ниточка – тоненькая, ненадежная, но все-таки ниточка.
Вроде бы все сходилось.
Из короткого рапорта патрульного офицера женского пола по фамилии Таскет, которая и произвела арест, следовало, что вызов на скандал в квартире Марио поступил от кого-то из его соседей. Патрульная машина была всего лишь в квартале от места происшествия, и копы вошли в подъезд дома Марио в тот самый момент, когда прозвучал выстрел. Выломав дверь, они обнаружили, что Марио мертв, а Бенни терпеливо дожидается их за столом. Пистолет лежал на полу. Таскет отметила в рапорте, что, пока они выламывали дверь квартиры, сработала пожарная сигнализация. Я увидел отметку, что рапорт принят стороной защиты, так что для дачи показаний в суде Таскет не вызывали.
Моя версия заключалась в том, что Малютку-Бенни послали к Марио, чтобы пришить его и изъять фотки, но из-за того, что не вовремя нагрянули копы, он просто решил как-то избавиться от снимков. Попробовал сжечь их в раковине. Никаких реальных подтверждений тому у меня не было. Наверняка Мириам тоже думала на этот счет, и, скорее всего, пришла к такому же выводу, что и я, но отказалась предъявить это в качестве мотива из-за недостатка улик. Да у меня и самого это была чистая интуиция – просто кишками чуял.
Мне-то на улице частенько приходилось прислушиваться к тому, что подсказывает подобное чутье, – потому-то, наверное, до сих пор и жив. А вот присяжным кишки да интуицию не предъявишь; нужны железные улики и доказательства, в том числе и для мотива.
В своем вступительном слове Мириам насчет мотива особо не распространялась. А обвинители любят рассуждать о мотивах, потому что присяжные тоже их любят. И могла быть только одна причина, по которой она не стала вдалбливать это им в головы, – потому что сильного мотива у нее просто не было. Если б Малютка-Бенни раскололся ей, по какой причине его наняли убить Марио, то это было бы первым, что она выдала бы жюри. Салливан же предоставила присяжным самим догадываться, какой тут мог быть мотив. Сильный, но очень рискованный ход для любого обвинителя.
Что там было на этих сгоревших фотографиях? Как Марио заполучил их? За что его убили?
Что-то тут не сходилось. Пока не сходилось. Но что-то очень важное. Убийство Марио Геральдо послужило той искрой, из которой и возгорелась вся эта нынешняя ситуация. Малютка-Бенни сдал своего босса за убийство, но молчит обо всех его прочих делишках. Почему? Из чувства преданности к собрату, который тоже vor? Что-то в движущих Бенни мотивах явно не дружило с логикой.
Мне показалось, будто я только слегка окунул пальцы в пруд с черной водой, под поверхностью которого и скрывалась вся правда об этом убийстве и вообще обо всей ситуации в целом. И что абсолютно не представляю, в какую глубь простерлись его воды.
Глава 21
Обратившись к следующему скоросшивателю, я нашел стопку заявлений и письменных показаний под присягой. Показаний Бенни среди них не было. Что ж, разумно. При таком способе допроса свидетеля защита вправе заранее знать, когда и где таковой допрос будет проводиться. А это означало бы сразу раскрыть адвокатам Волчека местонахождение Малютки-Бенни. ФБР небось изрядно раскошелилось, чтобы понадежней припрятать Малютку-Бенни от посторонних глаз, – какой смысл присылать всем киллерам русской мафии приглашение, в котором открытым текстом указаны дата, время и место его появления? Если б даже Бенни не кокнули прямо во время допроса, то запросто проследили бы и достали чуть позже. Когда жизнь свидетеля под угрозой, правила частенько идут побоку.
Заключение следака оказалось настоящим шедевром. Далеко пойдет этот Рафаэль Мартинес, просто талант. Он строго придерживался фактов, не выдвигал всяких заумных версий, как ему вдалбливали в полицейской академии, не пытался трактовать что-либо из обнаруженного на месте преступления, ничего не приукрасил. В общем, забил на все, чему его учили, – что и делало его буквально бесценным свидетелем. На перекрестном допросе ничем такого не проймешь.
На минутку я закрыл скоросшиватель. В глазах щипало, в глотке пересохло. Крикнул:
– Артурас, есть чего попить?
– Сейчас принесут.
Если я собираюсь проработать всю ночь, надо хоть как-то взбодриться – даже скорее разозлиться.
Голову сразу заполнил образ Эми – дрожащей, сотрясающейся от рыданий, не находящей себе места от страха. Она у меня умница, отлично учится, любит читать. Когда она была совсем маленькой, мать читала ей сказки про волшебников и принцесс. В первый же вечер лечебного курса на руке у меня ровно в восемь запищали часы; я вспомнил, что точно так же пищат часы и у нее, – и чуть ли не физически ощутил протянувшуюся между нами связь. Мы поговорили, и я зачитал ей главку из «Приключений Алисы в Стране чудес». Эми, конечно, могла и сама прекрасно ее прочесть, но сказала, что ей нравится слушать мой голос – ну просто мед на душу. В начале лечения я и сам чувствовал себя как Алиса: влип в какой-то странный мир, пил непонятно что, чтобы из него выбраться – чтобы хоть как-то изменить то, что сам был изменить не в силах. К концу курса все-таки пришел к осознанию, что прятаться от этого чуждого мира в бутылке – не выход. Выписывался из клиники с твердым убеждением, что в жизни не вернусь к адвокатской практике. Кристина с Эми тогда за мной заехали, и мы перекусили гамбургерами с картошкой в забегаловке на углу. Было классно. Прямо как в старые времена. Моя жена всегда оказывалась рядом, когда я в ней нуждался, – даже хотя сам я далеко не всегда был с ней, когда она нуждалась во мне. Между нами, конечно, был определенный напряг, но из-за Эми я его практически не чувствовал. Мы с дочкой стали потихоньку восстанавливать утраченную было связь, в чем очень помогало чтение и обсуждение прочитанных книг – хоть я и предпочитал не рассказывать Кристине о том, какого рода книги больше всего любит Эми. У себя в квартире я собрал небольшую библиотеку: фокусы, манипуляция, ловкость рук, покер, и значительную долю ее составляли книги, имеющие отношение к моему главному кумиру – Гарри Гудини
[16].
Когда Эми уже второй раз оставалась ночевать у меня в квартире, я вышел из кухни, где готовил ужин, и застал дочку с биографией Гудини в руках. Кристина прекрасно знала о моем прошлом и никогда не позволила бы ей читать что-нибудь подобное – посчитала бы дурным влиянием. О повышенном интересе Эми к Гудини я рассказывать Кристине не стал. Как и не стал рассказывать о том, что научил ее нескольким фокусам с монеткой – пусть одноклассники поахают. В свои десять лет Эми находилась еще в той волшебной поре жизни, когда я оставался для нее наиважнейшим мужчиной на свете. Мой лучший друг, судья Гарри Форд, посоветовал мне ловить момент, потому что через годик-два проку ей от меня будет разве что как от бесплатного автомеханика.
Губы сами собой задрожали. У Эми ведь вся жизнь еще впереди!
