Прежде чем направиться к цели, придется как-то слезть вниз прямо по этой молчаливой серой даме.
Очень медленно, цепляясь обеими руками за выступы оконной арки, я кое-как утвердился на ногах – и тут же опять чуть не плюхнулся обратно на колени. Всякий раз на высоте со мной такая фигня: не важно, на пяти я или на всех пятидесяти футах над землей – хуже всего, когда прямо над головой потолок. Даже когда просто стою на балконе, хоть всего в десяти футах от земли, а в поле зрения попадает верхний балкон, то сразу подсаживаюсь на измену. Дайте мне чистое бездонное небо над головой, и я в полном порядке. Никогда не мог понять, почему.
Когда я встал в арке, голова оказалась в считаных дюймах от верхнего края гранитной ниши – вот меня и прихватило. Думал, свалюсь на фиг. Вцепился в стену, ломая ногти и судорожно хватая воздух ртом. Пронизывающий холод ничуть не помогал, тем более что ветер яростно пытался сорвать с меня пальто. Каждый вдох давался с усилием. Звуки автомобильных гудков и моторов, шипение пневматических тормозов автобусов и хлопанье дверей такси неотвязно напоминали о том, что в девятнадцати этажах подо мной по-прежнему кипит жизнь, которая для меня сейчас как никогда более недостижима.
Несколько раз резко вдохнул-выдохнул, словно выдувая из себя страх и муть, рискнул сделать первый шажок. Мозг при этом буквально зашелся в крике – типа, куда прешь, мудак? Мне было на это совершенно плевать. Я крепко утвердил перед мысленным взором образ Эми – мой образ моей Эми, опять ощутил под рукой ее пушистые волосенки, когда она, надув щеки, тушила все эти свечи на деньрожденном торте перед тем, как мы торжественно нацепили на руки свои новые часы. За пределами ниши карниз сужался – там уже фута два с половиной. Словно зачарованный, я следил, как правая ступня выдвигается вперед, находит опору – в ожидании, пока к ней подтянется левая.
В жизни не пробовал держаться за что-то своей собственной физиономией! Подволакивая в сторону цели левую ступню, я обнял стену, плотно прилепившись к ней щекой и цепляясь трясущимися пальцами за малейшие выемки в кладке. Еще шажок.
Минут через десять я стоял уже футах в пяти от Дамы.
Дама была знакомая. Многие тоже сразу узнают ее по фигуре. Закутанная в тогу тетка с повязкой на глазах, меч в одной руке, весы в другой. Обе руки вытянуты параллельно полу – типа, баланс между милостью и возмездием. А повязка якобы символизирует ее беспристрастность – слепоту к расе, цвету кожи или вероисповеданию.
Угу. Держи карман шире.
Эта Дама больше известна как Фемида – внебрачная дочка всяких древнегреческих и древнеримских богинь правосудия. Хотя она далеко не всегда с повязкой. У той Дамы, что венчает купол Олд-Бэйли в Лондоне, к примеру, никакой повязки нету. Ученые люди утверждают, что повязка – это излишество, фигура, мол, женская и, следовательно, и без того должна быть непредвзятой. К судье Пайк бы их в зубы…
Нога, почти не отрываясь от загаженного птицами карниза, опять скользнула вперед, но на сей раз едва-едва. Тормозило меня конкретно. Брови сами собой напряженно насупились, и я ощутил в голове и груди знакомое горячее покалывание. Давай сюда, злость! Давай сюда, свеженький адреналин! На этой адреналиновой волне сделал еще два шажка, потянулся к рукояти меча. Черт, не достать! Дальше двигаться некуда – карниз кончился. Все во мне, и в голове, и в теле, буквально визжало – держись за стену! – но надо было во что бы то ни стало ухватиться за этот чертов меч, ради Эми. Правая нога приняла весь мой вес, другую я занес, кое-как удерживая равновесие.
И тут откуда-то из-под меня послышался глухой треск. Вес резко сместился куда-то вперед, и в тот самый момент, когда опора ушла из-под ног, я прыгнул.
Глава 24
Правая рука судорожно ухватилась за меч, левая скользнула поверх каменной ручищи, и я с размаху забросил обе ноги в гранитные складки тоги, отчаянно заскреб подошвами, пытаясь найти точку опоры.
– Все хорошо, все у тебя хорошо, – твердил как заведенный.
Руки дико тряслись. Глянув через плечо, увидел за спиной у Дамы широкую нишу, уходящую на нижний этаж. Можно было либо сначала залезть статуе на руку, либо попробовать спрыгнуть прямо так, спиной вперед. Уперся, наконец, ногами, понадежней перехватился левой рукой, готовый в случае чего принять на нее весь свой вес. Невзирая на все свои природные инстинкты, заставил себя выбросить ноги перед собой и, когда все тело качнулось назад, в крайней точке размаха отпустил руки.
Приземлился на карнизе ниши на восемнадцатом этаже. Первым приветствием там мне было неистовое хлопанье множества крыльев и оглушительное карканье, так что пришлось опять спешно обнять статую и уткнуться носом в ее гранитные складки – пока городские вороны, возмущенные моим бесцеремонным вторжением в их тихий уголок, малость не угомонились.
Приливы адреналина никогда не доставляли мне особых хлопот. Я давно уже научился, как их использовать. Когда стоишь в зале, полном сотен людей, и все глаза устремлены на тебя, то испытываешь мощный выброс адреналина. А если не испытываешь, то ты не живой человек, а кукла. Все как в замедленной съемке. Секундная пауза становится трехминутным кошмаром, когда эта дрянь плавает у тебя в крови. Так и задумано. Затянувшееся мгновение дает тебе время решить: драться или бежать. Адреналин ускоряет реакцию и полностью рушит привычное ощущение пространства и времени. Каждый орган чувств напряжен до предела, каждая реакция отточена до бритвенной остроты.
Волевым усилием переключил свой организм на несколько передач вверх, сбросил обороты. Дал мотору немного остыть, поднял взгляд на только что проделанный до статуи путь. Та часть карниза, с которой я прыгал, практически полностью отсутствовала. Кирпич весь осыпался. Я глянул вниз на улицу. Никто не лежал там, глядя на меня пустыми глазами, никто не бегал вокруг, мерзко сквернословя и грозя мне кулаком. Обломки усыпали тротуар, но никто не пострадал. Слава богу, я в Нью-Йорке, а настоящие нью-йоркцы никогда не смотрят вверх. Откинулся на холодные кирпичи, поднял взгляд на спину Дамы. Она была частью игры. Адвокатов частенько спрашивают, как они могут кого-то защищать, если заранее знают, что по тому тюрьма плачет. Мне и самому много раз задавали этот вопрос, и я всегда давал на него один и тот же ответ: а мы таких и не защищаем. Исповедуем с подзащитными примерно тот же принцип, что и американские вооруженные силы относительно геев в своем личном составе: нет вопроса – нет ответа
[18]. Никогда не представлял в суде тех, про кого знал, что они виновны, – по той простой причине, что никогда не спрашивал своих клиентов, действительно ли они совершили те преступления, в которых их обвиняют. Не спрашивал, потому что почти наверняка в ответ мне вывалили бы всю правду-матушку. А правде не место в суде. Важно не то, как было на самом деле, а что обвинение способно доказать. Беседуя с клиентами, на которых завели уголовное дело, я просто перечислял им, что у копов или прокурора на них есть, и спрашивал, что они по этому поводу думают. А дальше уж их собственный спектакль. Признаешь, что копы совершенно правы? Валяй, иди в сознанку, скидка за чистосердечное выйдет. Хочешь продолжить пляски с бубнами? Ладно, соглашусь, что ты был не при делах, попробуем тебя вытащить. Но все отлично понимали: если они скажут мне, что виновны в содеянном, но все равно хотят выиграть дело, то я просто умою руки. Таковы уж правила игры.
