Пока мы неслись по Нижнему Манхэттену, я видел, как уличные торговцы буррито расставляют на углах свои тележки, а прохожие расхватывают толстые пачки свежих газет – город открывал глаза навстречу новому дню. Солнце грозило в любую секунду пробиться сквозь густой лес высоченных зданий. Я был полностью вымотан. До сих пор меня держал лишь адреналин. За прошедшие сутки я толком не спал, и стоило мне только об этом подумать, как меня одолела зевота.
Ресторан у Джимми манерный, один из лучших в городе, и расположен в самом сердце Маленькой Италии, на Малберри-стрит. И у меня уже была мысль, как туда пробраться, чтобы меня не срисовали притаившиеся в округе представители разнообразных силовых структур.
– Сворачиваем вправо на Мотт-стрит, – приказал я.
– Зачем еще? – буркнул Артурас.
– Мне нужно как-то отвлечь всю ту публику, что приглядывает за рестораном. Не могу же я просто так взять и войти туда с баблом. На Мотт-стрит есть рыбный рынок. Там и остановимся. Схожу перетру с ребятами, которые могут нас выручить.
Артурас какое-то время молчал. Потом переглянулся с Виктором, приказал водителю повернуть на Мотт-стрит.
– Послушайте меня, господин адвокат. Если вы подумываете смыться, то хочу заранее предупредить, что это совершенно бесполезно. Для начала я убью вашу дочь, причем очень медленно. Она будет сильно страдать. А потом разыщу вас и тоже убью. Не доводилось слышать фамилию Крючкурр?
– Нет. А что?
– Это бывший советский военачальник. После падения Советского Союза мы приехали сюда с Олеком, открыли дело. Крючкурр обеспечивал поставки оружия и наркотиков. Во время чистки в старых Советах его арестовали, и он сбежал – вместе с большей частью наших денег и товара.
Артурас поерзал на сиденье и выпрямил спину, так что практически навис надо мной.
– Через год я отыскал его в Бразилии. Его жена и сын умерли первыми. Я заставил его смотреть. Я все это сейчас рассказываю, чтобы вы знали: нет такого места на земле, в котором вы сможете от меня спрятаться. Помните об этом.
Артурас говорил ровно и размеренно, не нагнетал, не преувеличивал. Не вращал глазами, даже голос ни разу не повысил – словно и не брал на испуг. Это опять была простая констатация факта, напрочь лишенная каких-либо эмоций.
– Никуда я не сбегу. Я хочу вернуть дочь. Я хочу, чтобы ты тоже понял: я играю в эти ваши игры только потому, что хочу ее вернуть. Она для меня всё – так что не переживай.
Лимузин медленно продвигался по Мотт-стрит. Я объяснил Артурасу, что черный ход ресторана тоже не представляется мне безопасным. Сказать по правде, этого я не знал, но знал одно – надо произвести впечатление на Джимми. Мне требовалась от него просто-таки фундаментальная услуга, и ни деньги, ни связывающие нас дружеские узы наверняка не стоили связанного с нею риска. Я не могу просить его довериться мне, если просто прошмыгну черным ходом; он должен понять, что к нему вернулся настоящий Эдди Флинн, и для этого требовался театральный выход – а точнее, вход: надо было по-пацански вступить в заведение через парадные двери – но так, чтобы меня не засекли копы.
– Вот здесь остановите, – распорядился я. – Мне нужны пятьсот «баков», но в четыре миллиона залезать нельзя. Я знаю пару ребят, которые помогут мне войти в ресторан незамеченным.
Виктор протянул мне пятьсот долларов, свернутых в трубочку. Я вылез из лимузина и нырнул в двери рынка.
Через десять минут я уже подпирал угол дома в половине квартала от заведения Джимми. Лимузин дожидался на улице. Всё, пора. Двинулся по тротуару, высматривая тихарей. За год до того, как Джимми открыл ресторан, через дорогу здесь были две закусочные. В одной хавчик был вполне достойный. В другой – на любителя. Когда Джимми открылся, такая вечерняя конкуренция ему даром не сдалась. Короче, обе забегаловки стали работать лишь до семи вечера, но дела у них по-прежнему шли неплохо. Никакой тебе платы за «крышу», никаких ежемесячных отчислений с выручки. Через несколько месяцев обе кафешки стали делать больше денег на том, что закрыты, а не открыты. Джимми со временем их потихоньку перекупил. Стал использовать в качестве перевалочной базы. У ФБР, АТО и прочих контор, для которых он представлял интерес, сразу возникла проблема – агентам стало некуда податься. Уже нельзя было, как раньше, часами торчать за столиком с единственной чашечкой кофе и пялить глаза на заведение Джимми, которое на противоположной стороне улицы было как на ладони. Так что пришлось творчески пересматривать привычные методы наблюдения.
Я замедлил шаг – и буквально через минуту засек наружку: коричневый фургон с глухо тонированными стеклами. Тротуар прямо под пассажирским стеклом густо усыпа́ли окурки – ну прямо вывеска «Здесь сидят копы».
Этот мобильный штаб контролировал остальных оперативников, занятых наружным наблюдением. Учитывая планировку улицы, я предположил, что таковых здесь трое: один с быстрым доступом к какому-нибудь транспортному средству, второй следит за тем, кто к Джимми заходит, ну а третий наверняка работает с верхней точки – мониторит выходящих. Возле тротуара приткнулся черный мотоцикл «Хонда». Седок его что-то больно уж долго мусолил стаканчик кофе, купленный навынос – тихарь номер один. Двое остальных для лучшего обзора наверняка разделились. Так, один из них явно торчит в прачечной-автомате, тем более что и машины с товаром мимо глаз не проедут, и публика, что к метро тянется, – тихарь номер два. Третий где-то наверху. Поднял глаза к небу и кое-где увидел людей в окнах. Никто вроде не выделялся. Но потом заметил, что у одного мужика в окне рубашка вся жеваная, будто он в ней спал. Ага, вот она и «верхняя точка». Это самое око с небес представляло собой самую серьезную проблему, поскольку пропадал я у него из виду, только когда переходил на противоположную от ресторана сторону улицы… Ладно, там пока и приткнемся. Пристроил жопу на скамейку на автобусной остановке и, беззаботно насвистывая, принялся незаметно для верхнего тихаря озирать окрестности.
Впервые мне довелось представлять Пита Тулиши в суде два года назад. Пит чуть ли не круглыми сутками трудился на рыбном рынке на Мотт-стрит, а с наступлением пятницы шел со всеми заработанными грошами в бар, спускал все до единого цента на водяру и затевал драку – обычный, ничем не примечательный для Пита пятничный вечер. В скопившихся на него полицейских протоколах фигурировали в основном легкие телесные и нарушения общественного порядка – так, обычная бакланка. Когда выписываемые по суду штрафы за все эти художества стали расти, Пит прекратил платить по адвокатским счетам. Короче, мы пришли к соглашению. Когда он не мог платить наличными, расплачивался свежей рыбкой. Я никогда не приставал к нему и другим подобным клиентам с ножом к горлу – если только на штрафы наскреб, то лучше уж их оплати, иначе отсидка. Я уже успел побывать на рабочем месте Пита на Мотт-стрит и вручить ему полученную от Виктора пятихатку, так что задуманное шоу было уже на мази.
Питов дружбан, шоферюга из доков, как раз остановился напротив заведения Джимми – якобы шнурки развязались. Заслышав мой сигнал, возмущенно ткнул пальцем в Пита, который по тому же сигналу вывернул из-за угла. Оба мужика принялись сверлить друг друга глазами, срывая с себя пальто и рубахи. И ровно через секунду кинулись друг друга убивать. Оба были парни не хилые – кулачищи что твои бейсбольные ловушки, а плечи как у футболистов в щитках. Весили оба хорошо за двести пятьдесят, если в фунтах считать, и молотили друг друга по-чесноку, не придуривались – аж слюни изо рта летели после каждой плюхи. Моему старику явно понравилось бы.
