Норманн назвал имя, не помню уже какое. Это был совсем мальчишка, и он охотно отвечал на вопросы. Рагналл строит большую стену на Эдс-Байриге, но одновременно разбил лагерь на берегу, там, где через реку переброшен мост из лодок. Там ярл собирает людей, формируя новую армию.
– И куда пойдет эта армия? – уточнил я.
– Брать саксонский город, – ответил юнец.
– Сестер?
Он пожал плечами. Название ему не сообщили.
– Лестницы вы делаете?
– Лестницы? Нет, господин.
Мы сняли с трупа Отера кольчугу, забрали его коня и меч, потом проделали то же самое с юнцом, которого обезоружил Берг. Ранен он был несильно, больше напуган и, увидев, как мы садимся в седла, задрожал.
– Передай Рагналлу, – сказал я парню, – что саксы из Мерсии идут. Скажи, что убитых у него будут тысячи. И что жить ему осталось всего несколько дней. А еще передай, что это ему обещает Утред Беббанбургский.
Пленник, проглотивший язык со страху, кивнул.
– Произнеси мое имя вслух, – велел я ему. – Чтобы я знал, что ты сумеешь повторить его Рагналлу.
– Утред Беббанбургский, – промямлил он.
– Хороший мальчик, – похвалил я пленника, и мы поскакали домой.
Глава третья
На следующий день приехал епископ Леофстан. Епископом, разумеется, он еще не был, просто отцом Леофстаном, но все уже восторженно величали его епископом и передавали из уст в уста, что это святой во плоти и великий ученый. О прибытии святого во плоти возвестил Эдгер, один из моих людей, возглавлявший рабочих в каменоломне к югу от реки Ди. Они там грузили на телеги булыжники; камни эти затем поднимали на укрепления Сестера в качестве гостинцев для норманнов, которые полезут на стены. Я был почти уверен, что Рагналл приступа не замышляет, но если вдруг спятит и попробует, то его встретит теплый прием.
– Ублюдков по меньшей мере восемьдесят, – сообщил Эдгер.
– Попов?
– Попов тоже хватает, – мрачно ответствовал дружинник. – Но остальные… – Он перекрестился. – Господин, бог весть, кто это такие, но их самое малое восемь десятков, и они идут.
Я пошел на южную стену и стал смотреть на дорогу за римским мостом, однако никого не увидел. Городские ворота были закрыты. Пока Рагналл не уберется из окрестностей, всем воротам Сестера предстояло оставаться на запоре. Хотя весть о приближении епископа уже разлетелась и отец Сеолнот во всю прыть бежал по главной улице, до пояса подобрав длинную рясу.
– Нам следует открыть ворота! – потребовал он. – Достигло даже до ворот народа моего, до Иерусалима!
Я посмотрел на Эдгера, тот пожал плечами:
– Господин, похоже, это откуда-то из Писания.
– Откройте ворота! – выдавил запыхавшийся Сеолнот.
– Зачем? – бросил я с боевой площадки над аркой.
Сеолнот остановился как вкопанный. Он не заметил меня на укреплениях. Потом осклабился.
– Епископ Леофстан едет!
– Ворота останутся закрытыми, – отрезал я и, отвернувшись, стал смотреть за реку. Послышалось пение.
Подошли Финан и мой сын. Ирландец хмуро поглядел на юг.
– Отец Леофстан едет, – пояснил я причину суеты.
На улице собиралась толпа, все пялились на большие закрытые ворота.
– Это я слышал, – бросил Финан.
Я замялся. Мне хотелось чем-то его утешить, но что сказать человеку, убившему кровного родича? Друг ощутил, видимо, мой взгляд.
– Хватит беспокоиться обо мне, – буркнул он.
– С чего ты взял, что я беспокоюсь?
Губы его тронула легкая улыбка.
– Перебью какое-то количество людей Рагналла. Потом убью Коналла. Клин клином вышибают. О Иисус! Это что такое?
Вопрос этот вызвало появление детей. Они шли по дороге к югу от моста, и, насколько я мог определить, все были одеты в белые одежды. Насчитывалось их десятка два, все они шли и пели. Некоторые помахивали при этом веточками. За ними следовал отряд облаченных в черные рясы попов, а замыкала шествие бредущая толпа.
К отцу Сеолноту присоединился его брат-близнец; пара взобралась на площадку и с благоговейным выражением на уродливых физиономиях стала глядеть на юг.
– Какой святой человек! – заявил Сеолнот.
– Следует распахнуть ворота! – настаивал Сеолберт. – Почему ворота закрыты?
– Потому что я не давал приказа открывать их, вот почему! – буркнул я. Ворота держали запертыми.
Причудливая процессия пересекла реку и подошла к стенам. Дети размахивали драными ивовыми ветками в такт песнопению, но ветви начали опускаться, а песня смолкла, когда шествующие уперлись в наполненный водой ров и поняли, что дальше пути нет. Воцарилась полная тишина, и молодой священник, проложив себе дорогу через белый хор, выступил вперед и обратился к нам.
– Ворота! Открывайте ворота!
– Ты кто? – спросил я в ответ.
Поп возмутился:
– Отец Леофстан едет!
– Кто?
– О Иисус милосердный! – раздался за спиной голос Сеолберта.
– Отец Леофстан! – повторил молодой. – Отец Леофстан – это ваш…
– Тихо! Молчи! – скомандовал тощий поп, едущий верхом на осле.
Поп был такой длинный, а ослик такой маленький, что ноги наездника волочились по дороге.
– Воротам следует быть закрытыми, – обратился он к рассерженному молодому священнику. – Ибо поблизости язычники! – Он почти свалился с осла, потом заковылял по дощатому мосту через ров и поднял к нам улыбающееся лицо. – Приветствую вас, во имя Бога живого!
– Отец Леофстан! – откликнулся Сеолнот и замахал.
– Ты кто? – спросил я.
– Леофстан, слуга Божий, – ответил тощий. – А ты, верно, лорд Утред?
Я кивнул в ответ.
– Лорд Утред, я смиренно прошу разрешения войти в город, – продолжил Леофстан.
Я обвел взглядом одетый в лохмотья хор, потом беспорядочную толпу и вздрогнул. Леофстан терпеливо ждал. Он был моложе, чем я ожидал, с широким бледным лицом, полными губами и темными глазами. И улыбался. У меня создалось впечатление, что он всегда улыбается. Прелат терпеливо ждал и все так же с улыбкой смотрел на меня.
– Кто эти люди? – осведомился я, указывая на отребье, следовавшее за ним.
Это и было настоящее отребье. Ни разу в жизни мне не приходилось видеть столько людей в лохмотьях. Насчитывалось их, наверное, около сотни: калеки, горбуны, слепцы, кучка мужчин, явно спятивших, и женщин, которые тряслись, лопотали что-то и брызгали слюной.
– Лорд Утред, эти крошки, – Леофстан положил руки на плечи двоим из детей, – сироты, которые доверены моей скромной заботе.
