Из леса мы выехали на поле, а затем достигли места, где начинались заливные луга, постепенно словно стекавшие в реку. И там, далеко на западе, на широкой полосе серебристо-серой воды, обнаружился флот. Двадцать или тридцать кораблей, возможно больше, – подсчитать было затруднительно, потому что причалили их вплотную; но даже с такого расстояния я мог различить, что штевни их украшают норманнские звери: орлы, драконы, змеи и волки.
– Господь милосердный! – воскликнул Финан сокрушенно.
Мы прибавили ходу, следуя по тропе для скота, петлявшей вдоль высокого южного берега реки. Ветер дул нам в лицо, от его порывов Мэрс покрывался рябью. Брунанбурга мы до сих пор не видели, потому как форт располагался за лесистой возвышенностью, но внезапное оживление на опушке выдало присутствие людей, и оба моих разведчика повернули коней и галопом помчались к нам. Те, кто их встревожил, скрылись под покровом густой весенней листвы, а немного позже запел рог, и звук его уныло огласил серый сырой рассвет.
– Горит не бург, – неуверенно предположил Финан.
Вместо ответа я свернул с тропы прочь от реки, на поросшее сочной травой пастбище. Разведчики приближались, из-под копыт их коней летели комья влажного дерна.
– Господин, там люди среди деревьев! – закричал один из них. – Десятка два самое меньшее, может больше!
– Готовы к бою, – добавил второй.
– Готовы к бою? – переспросил Финан.
– Щиты, шлемы, оружие, – пояснил дозорный.
Я вел свои шесть десятков на юг. Полоса молодого леса, как забором, отгораживала нас от Брунанбурга, и, если враг начеку, он наверняка перерезал тропу. Иди мы по ней дальше, прямиком упремся в «стену щитов», укрытую среди деревьев, а вот свернув от реки, я заставлю противника перемещаться, расстроив боевой порядок. Поэтому я прибавлял ходу, переведя коня в легкий галоп. Сын скакал слева от меня.
– Это не форт горит! – закричал он.
Дым редел. Он все еще поднимался за деревьями – серое пятно, уплывавшее к низко нависшим тучам. Впечатление создавалось такое, что идет он от самой реки, и я подозревал, что Финан и Утред правы: горит не форт, а, скорее всего, корабли. Наши корабли. Но как удалось врагу добраться до них? Если бы норманны пришли днем, их бы заметили и защитники бурга атаковали противника. Ночной же набег казался невероятным. Мэрс мелок и испещрен илистыми отмелями, поэтому ни один кормчий не рискнет подняться так далеко вверх по течению во мраке безлунной ночи.
– Это не форт! – снова крикнул мне Утред.
В его понимании это была хорошая новость, но я опасался, что форт пал и его крепкие бревенчатые стены охраняет теперь орда норманнов. С какой стати им жечь то, что так легко защитить?
Местность пошла на подъем. Врагов среди деревьев я не видел, но это не означало, что их там нет. Сколько северян пожаловало? Тридцать кораблей? Вполне можно подразумевать тысячу воинов, и воины эти должны понимать, что мы прискачем из Сестера. На месте командира противника я поджидал бы прямо за лесом; исходя из этого предположения, мне следовало придержать коней и снова выслать вперед дозор, но я лишь подгонял лошадь. Щит висел у меня за спиной, и я его там и оставил, только высвободил из ножен Вздох Змея. Я был зол и опрометчив, но полагался на инстинкт, который подсказывал, что врага за лесом нет. Засада вполне могла быть на тропе, но, свернув от реки, я не дал неприятелю времени передвинуть «стену щитов» на возвышенность. Полоса деревьев по-прежнему заслоняла вид, и я повернул лошадь и снова направился на запад. Врезавшись в листву, нырнул под ветку, предоставляя коню самому выбирать путь в лесу. Оставив деревья за спиной, натянул поводья, убавляя ход, чтобы осмотреться.
Врага нет.
Мои парни проламывались через кустарник и строились позади меня.
– Хвала Господу! – воскликнул Финан.
Форт не был захвачен. Флаг с белой лошадью Мерсии все так же развевался над укреплениями, как и флаг Этельфлэд с гусем. Свисал со стены и третий стяг – стяг новый, его женщинам Сестера приказал сшить я. На нем был изображен дракон Уэссекса, который держал в воздетой когтистой лапе молнию. То был герб принца Этельстана. Малец просил поместить на свой флаг христианский крест, но я велел выткать вместо него молнию.
Я назвал Этельстана мальцом, но он был уже мужчиной – ему исполнилось четырнадцать или пятнадцать. Парнишка изрядно вытянулся, а детская проказливость умерялась опытом. Были люди, желавшие Этельстану смерти, и парень об этом знал, поэтому взгляд его сделался настороженным. Еще он был красавчик, – по крайней мере, в этом меня уверяла Эдит. Его внимательные серые глаза глядели со скуластого лица из-под черной, как вороново крыло, челки. Я величал его принцем Этельстаном, тогда как желающие ему смерти употребляли слово «ублюдок».
И многие поверили в их ложь. Этельстана произвела на свет милая кентская девушка, умершая при родах, а его отец – нынешний король Уэссекса Эдуард, сын короля Альфреда. Спустя пару лет после смерти той женщины Эдуард женился на западной саксонке и состряпал другого сына. Этельстан стал неудобен, особенно по причине молвы, утверждавшей, что на самом деле парень вовсе не был бастардом, ибо Эдуард тайно обвенчался с той девицей из Кента. Правда это или нет – а у меня имелись веские причины утверждать, что первый брак у Эдуарда был и Церковь его освятила, – не имело значения, так как слишком для многих в королевстве своего отца Этельстан был неудобным и нежеланным отпрыском. Его воспитывали не в Винтанкестере, с другими детьми Эдуарда, но отослали в Мерсию. Эдуард заявлял, что любит мальца, но не замечал его. Этельстан воистину чувствовал себя помехой. Он – старший сын короля, этелинг, но у него имелся сводный младший брат, ревнивая мать которого хотела видеть Этельстана мертвым, ведь он стоял между ее сыном и троном Уэссекса. Я любил Этельстана. Любил достаточно, чтобы помочь ему воссесть на принадлежащий по праву рождения престол. Но прежде чем стать королем, нужно изучить обязанности взрослого мужчины, поэтому я поручил парню командовать фортом и флотом в Брунанбурге.
И вот теперь флот исчез. Сгорел. Остовы дымились близ обугленных руин пристани, а ведь на ее сооружение мы целый год потратили! Забивая в берег сваи из вяза, мы вывели пристань дальше отметки, до которой отступала вода при отливе. От такого причала флот уже мог отплыть в любой миг. Теперь пристань была уничтожена, как и длинные, с высокими штевнями корабли. Четыре из них сидели на мели выше верхней точки прилива и еще догорали, а остальные уже лежали черными скелетами в мелкой воде. Тем временем у дальнего конца пирса были пришвартованы к опаленным сваям три судна с драконьими головами. Еще пять драккаров держались чуть далее, при помощи весел не давая течению и отливу снести себя с места. Остальной вражеский флот располагался в полумиле вверх по реке.
А на берегу, между нами и сгоревшей пристанью, были люди. Люди в кольчугах, со щитами и в шлемах, с копьями и мечами. Похоже, сотни две. Они согнали в стадо тот немногочисленный скот, который сумели найти, и теперь подталкивали животных к берегу реки, где забивали их на мясо, которое грузили на корабли. Я посмотрел на форт. У Этельстана там имелось полторы сотни воинов, и я видел, что они густо усеяли стены, но не предпринимают попыток помешать отступлению неприятеля.
