Возведение на престол? Кем вообразили себя эти люди под густо затянутом облаками небом? На престолах сидят короли. Этельфлэд полагался престол, и иногда она пользовалась троном покойного мужа в Глевекестре. Я в качестве господина вершу правосудие с престола: не потому что королевской крови – я олицетворяю собой власть государя. Но епископ? С какой стати сажать на трон какого-нибудь проныру-епископа? Престол епископа Вульфхерда был больше, чем у короля Эдуарда: кресло с высокой спинкой, украшенное резными изображениями никчемных святых и трубящих ангелов. Однажды я спросил у этого придурка, зачем его тощей заднице такое большое седалище, и он ответил мне, что является Божьим наместником в Херефорде.
– Это престол Господа, не мой, – важно заявил он, но при этом я заметил, что его прямо корчит от злобы, если кто-то другой посмеет присесть на это резное кресло.
– Твой Бог когда-нибудь навещал Херефорд? – осведомился я у него.
– Он вездесущ, а значит, да, Он сидит на престоле.
– Выходит, ты сидишь у Него на коленях? Здорово.
Я сильно сомневался, что христианский Бог заглянет в Сестер, потому что епископ Леофстан в качестве своего престола избрал стульчик для дойки коров. То было трехногое сооружение, купленное им на рынке, которое теперь стояло перед алтарем в ожидании хозяина. Меня подмывало прокрасться в церковь в ночь накануне Эостры и подпилить на палец пару ножек, но бдение сорвало мой умысел.
– Стул? – спросил я у Этельфлэд.
– Он человек скромный.
– Но епископ Вульфхерд утверждает, что на престоле восседает Бог.
– Бог тоже скромен.
Скромный Бог! Да с таким же успехом можно вообразить беззубого волка! Боги – это боги, они властелины дня и ночи, огня и льда, посылают несчастья и удачу, повелевают молниями и бурями. До сего дня не понимаю, почему люди становятся христианами, – разве что это просто другие боги так забавляются? Мне зачастую кажется, что это Локи, бог-проказник, изобрел христианство, ведь от этой религии так и веет подлым смрадом затейника. Вот представляю себе картину: сидят однажды вечером боги в Асгарде, скучают, крепко во хмелю, а Локи развлекает их привычной своей чепухой. «А давайте возьмем плотника, – предлагает он, – и скажем болванам, будто это сын единственного бога; что он умер и воскрес, да к тому же исцеляет слепых кусочками глины и ходит по воде!» Кто ж поверит в такую несуразицу? Но беда с Локи в том, что он неизменно заводит свои шутки слишком далеко.
На улице близ церкви сложили мечи, щиты и шлемы тех кто присутствовал на церемонии. Людям требовалось находиться при оружии или, по крайней мере, рядом с ним: разведчики принесли с верховьев Мэрса весть о приближении армии Рагналла. Ночью они видели огни его лагеря, а утром небо на востоке затянула дымная пелена. По моим прикидкам, ярл теперь должен осматривать развалины Эдс-Байрига. Дальше его путь лежит на Сестер, но незамеченным ему не подойти, и аккуратно сложенные мечи и щиты ждали своих хозяев. Стоит прозвучать сигналу тревоги – все покинут епископскую проповедь и поднимутся на стены.
Этим утром пришли и добрые вести. Этельстану и вправду удалось захватить два судна из оставленных Рагналлом на северном берегу Мэрса. Оба были крутобокими боевыми кораблями с высокими штевнями: один со скамьями на шестьдесят, второй – на сорок гребцов.
– Остальные корабли вытащены на берег, – доложил Этельстан. – Стянуть их нам не удалось.
– Так их не охраняли?
– Человек шестьдесят или семьдесят, господин.
– Сколько было у тебя?
– Нас семеро перебралось через реку.
– Семеро?
– Остальные не умели плавать.
– А ты умеешь?
– Как селедка, мой господин!
Этельстан и шестеро его спутников разделись догола и под покровом ночи переплыли через реку во время высшей точки прилива. Им удалось перерезать канаты у двух пришвартованных судов, которые стали дрейфовать вниз по Мэрсу и теперь были надежно причалены к остаткам пристани в Брунанбурге. Я намеревался вернуть Этельстана командиром в форт, но Этельфлэд настояла, чтобы его обороной занимался Осферт, ее сводный брат. В результате Этельстан – несчастный малыш – был вынужден терпеть бесконечную службу, призванную обратить отца Леофстана в епископа Леофстана.
Пару раз я заглядывал в храм. Там, как всегда, голосили, а дюжина священников разводила дым, размахивая кадилами. Аббат с бородой до пояса зарядил пламенную проповедь явно часа на два, и я улизнул в таверну на другой стороне улицы. Зайдя в храм в следующий раз, я увидел Леофстана, который, раскинув руки, распростерся на церковном полу. Поблизости обретались все его калеки, тогда как полоумные лопотали, чесались, а одетые в белое сироты маялись в задней части церкви. Большая часть верующих стояла на коленях. Этельфлэд я разглядел рядом с женой епископа, которая, как обычно, укуталась в кокон из одежд, и теперь раскачивалась взад-вперед, воздев высоко над головой сплетенные руки, словно переживая некое экстатическое видение. Весьма унылый способ отметить праздник Эостры.
Я пошел к северным воротам, поднялся на парапет и оглядел пустынные окрестности. Сын присоединился ко мне, но не проронил ни слова. Этим утром он командовал стражей, что означало избавление от церковной службы, и мы стояли вдвоем в приятном молчании. На лугу между рвом и римским погостом полагалось шуметь ярмарке, вместо этого немногочисленные прилавки расположились на главной улице. Эостра не обрадуется, но, может, и простит, потому как это не мстительная богиня. Истории про нее я слышал еще ребенком, хотя рассказывали их шепотом, так как мы вроде бы были христианами. Говорили, как она выплывала из рассвета, разбрасывая цветы, и как животные следовали за ней парами, и как собирались вокруг нее эльфы и духи с дудками из тростника и барабанами из головок чертополоха. Они наигрывали свою странную музыку, а мир пробуждался заново под песню Эостры. Она должна быть похожа на Мус, подумал я, припоминая крепкое тело, гладкую кожу, радостный блеск в глазах и озорную улыбку. Даже единственный пришедший на память изъян в виде родимого пятна в форме яблока казался теперь привлекательным.
– Ты нашел ту девушку? – нарушил я молчание.
– Еще нет, – с печалью в голосе ответил сын. – Перерыли все.
– Ты сам ее не прячешь?
– Нет, отец. Клянусь.
– Она должна где-то жить!
– Мы спрашивали, искали. Мус просто исчезла! – Утред перекрестился. – Мне сдается, что ее и не было вовсе. Вдруг она ходящая в ночи?
– Не будь глупцом, – хмыкнул я. – Разумеется, она существует! Мы видели ее. А ты так не просто видел!
– Но вчера ночью ее не видел никто, – заявил он. – А ведь она голая сбежала.
– Плащ-то захватила.
– Но даже так кто-то мог ее встретить! Полуголая девушка бегает по улицам! Как она могла просто исчезнуть? А вот исчезла! – Утред помолчал, хмурясь. – Она ходящая в ночи! Живая тень!
