И вот ублюдок вернулся. Его знамя – выбеленный череп на шесте. Оно дразнило меня с ближайшего из кораблей, который отгребал прочь. Люди на его борту выкрикивали оскорбления, а знаменосец махал флагом с черепом. Чуть дальше этого корабля отплывал драккар крупнее, с большим драконом, высоко вознесшим клыкастую пасть; на корме стоял закутанный в плащ человек. На его голове был серебристый шлем, украшенный черными крыльями. Мужчина снял шлем и отвесил мне издевательский поклон, и я узнал Хэстена. Он смеялся. Ему удалось спалить мои корабли и украсть немного скота, а для Хэстена это уже была вполне себе победа. Не месть за Бемфлеот – чтобы уравнять кровавый счет, ему требовалось убить меня и всю мою дружину, – но он оставил нас в дураках и открыл Мэрс для большого флота норманнов, шедшего теперь вверх по течению. Вражеский флот, явившийся захватить нашу землю, привел Хэстен.
– Каким образом такой выродок, как Хэстен, мог оказаться во главе столь большого войска? – спросил я вслух.
– А он и не оказался. – Сын завел лошадь на отмель и натянул поводья рядом со мной.
– Как же тогда?
– Это Рагналл Иварсон командует армией.
Я ничего не сказал, но внутри у меня все похолодело. Рагналл Иварсон. Я знал это имя. Мы все его знали. Оно сеяло страх по обе стороны Ирландского моря. То был норманн, величавший себя морским конунгом, потому что владения его были рассеяны повсюду, где свирепые волны разбивались о скалы или песок. Он правил там, где плавали тюлени и летали тупики, где выли ветры и где тонули корабли, где холод резал кожу, подобно кинжалу, и где души утопленников стенали во тьме. Его воины захватили дикие острова у берегов Шотландии, выгрызли себе земли на побережье Ирландии, пленили народ в Уэльсе и на острове Манн. То было королевство без границ, – если где-то враг становился слишком силен, люди Рагналла садились на свои длинные корабли и отплывали в другой неприютный край. Они совершали набеги на берега Уэссекса, угоняя пленников и скот, и даже поднялись по Сэферну до Глевекестра, но стены этой крепости устрашили их. Рагналл Иварсон. Мы с ним никогда не встречались, но я его знал. Знал его репутацию. Никто не умел более искусно обращаться с кораблем, никто не дрался свирепее, никто не внушал такого сильного страха. То был дикарь, пират, дикий король из ниоткуда. И моя дочь Стиорра вышла за его брата.
– Хэстен дал Рагналлу клятву верности. – Сын смотрел вслед удаляющимся судам. – Рагналл Иварсон покинул свои ирландские владения. Сказал своим воинам, что вместо них судьба жалует ему Британию.
«Хэстен – ничтожество», – подумалось мне. Это крыса, вступившая в союз с волком, растрепанный воробей, примостившийся на плече у орла.
– Рагналл оставил свои ирландские земли? – переспросил я.
– Так сказал тот человек. – Сын махнул рукой в сторону, где стояли пленники.
Я крякнул. Меня мало интересовало происходящее в Ирландии, но в последние годы приходили новости о том, что норманнов вытесняют оттуда. Корабли перевозили через море выживших в жестоких битвах, и те, кто рассчитывал разжиться наделом в Ирландии, теперь искали его в Кумбраланде или на валлийском берегу. Иные шли еще дальше, в Нейстрию или Франкию.
– Рагналл могуч, – пробормотал я. – С чего бы ему уходить из Ирландии?
– С того, что ирландцы убедили его уйти.
– Убедили?
Сын пожал плечами:
– У них есть колдуны – христианские колдуны, которые видят будущее. Они предсказали Рагналлу, что, покинув Ирландию, он станет королем всей Британии. И отрядили ему людей в помощь. – Утред кивнул в сторону флота. – На тех кораблях плывет сотня ирландских воинов.
– Королем всей Британии, значит?
– Так сказал пленник.
Я сплюнул. Рагналл был не первый, кто грезил править всем островом.
– Сколько у него людей?
– Двенадцать сотен.
– Ты в этом уверен?
Сын улыбнулся:
– Отец, ты хорошо вышколил меня.
– Чему же я тебя научил?
– Тому, что острие копья, приставленное пленнику к печени, является очень убедительным доводом.
Я смотрел, как последние драккары уходят на восток. Вскоре они скроются из виду.
– Бедвульф! – крикнул я.
Бедвульф был невысоким жилистым дружинником, с лицом, разукрашенным чернильными линиями, как принято у данов, хотя он был сакс. Один из лучших моих разведчиков, человек, способный незамеченным, как призрак, перебраться через открытый луг.
– Возьми дюжину парней, – велел я ему, потом кивнул в сторону исчезающих драккаров. – Следуй за ублюдками. Я хочу знать, где они пристанут.
– Слушаюсь, господин, – сказал он и направился прочь.
– И еще, Бедвульф! – окликнул его я, и воин повернулся ко мне. – Попытайтесь разглядеть знамена на кораблях. Ищите красную секиру. Если увидите красную секиру, я должен об этом узнать, и быстро!
– Красную секиру, господин, – повторил он и удалился.
Эта секира была эмблемой мужа моей дочери, Сигтригра Иварсона. Теперь ему дали прозвище Сигтригр Одноглазый, потому что я забрал его правый глаз острием Вздоха Змея. Он напал на Сестер и был побит, но, потерпев поражение, увез с собой Стиорру. Она уехала не как пленница, но как возлюбленная, и время от времени до меня доходили вести о ней. Они с Сигтригром владели землей в Ирландии, и дочь присылала мне письма, потому как я научил ее читать и писать. «Мы катаемся на лошадях по пескам, – писала Стиорра. – А еще через холмы. Тут красиво. Они нас ненавидят». У нее родилась дочь, первая моя внучка, и Стиорра назвала ее Гизелой в честь своей матери. «Гизела красивая, – сообщалось в ее письме. – А ирландские священники проклинают нас. По ночам изрыгают свои проклятия, и это похоже на крик умирающих диких птиц. Мне тут нравится. Мой супруг шлет тебе привет!»
Сигтригра всегда считали наиболее опасным из двоих братьев. Молва утверждала, что он умнее Рагналла, а его умение обращаться с мечом вошло в легенду. Но потеря глаза, а быть может, женитьба на Стиорре немного остепенили его. По слухам, Сигтригр довольствовался возделанными полями, рыбой в море и обороной своих земель. Но останется ли он доволен ими, если старший брат захватит Британию? Вот почему я поручил Бедвульфу высматривать красную секиру. Мне требовалось знать, стал зять моим врагом или нет.
Принц Этельстан разыскал меня, когда последние из неприятельских кораблей скрылись из виду. Прибыл он с полудюжиной спутников, все на здоровенных скакунах.
– Господин, мне жаль! – начал парень.
Я сделал ему знак замолчать, снова переключившись на Финана. Он обрушивал яростные реплики на распростертого перед ним раненого, а тот огрызался, и не требовалось знать ирландский язык, дабы понять, что они обмениваются проклятиями. Не часто я видел Финана таким злым. Он шипел, орал, вещал, и ритмичные слова падали, как удары молота. Слова эти пригвоздили соперника, – уже раненый, тот еще больше слабел под градом оскорблений. Воины глядели на этих двоих, пораженные этим гневом. Потом Финан обернулся и схватил копье, прежде отброшенное им. Затем приблизился к жертве, сказал еще что-то, коснулся висящего на шее распятия. Как священник, вздымающий чашу с Дарами, мой друг поднял обеими руками копье острием вниз и задержал в таком положении. Он помедлил, после чего произнес по-английски:
