– Раненых? – недоуменно спросил Леофстан.
– Епископ, предстоит бой, – сердито напомнил я. – И нешуточный.
Наконец моему сыну нашли комнату – мы пересекли двор и через узкую дверь протиснулись в тесную каморку, где уложили на постель. Раненый бормотал что-то, и я наклонился послушать, но слова были бессвязные. Потом он свернулся, поджав ноги, и заскулил.
– Излечи его, – рявкнул я сестре Имме.
– Если будет такова воля Божья.
– Такова моя воля!
– Сестра Гомерь позаботится о нем, – сообщил епископ Имме, бывшей, видимо, единственной сестрой, которой не возбранялось иметь дело с мужчинами. И обязанность ей явно не была в тягость.
– Сестра Гомерь – это твоя жена? – спросил я, припомнив странное имя.
– Так и есть, хвала Господу, – подтвердил Леофстан. – Что за удивительное и милое создание притом!
– Имя чудное, – промолвил я, глядя на сына, который стонал на постели, корчась от боли.
Епископ улыбнулся:
– Мать нарекла ее Сунгифу, но, когда жена возродилась во Христе, милые сестры дали ей новое имя. Вот так моя дорогая Сунгифу стала известна как сестра Гомерь. И с новым именем Бог даровал ей искусство врачевания.
– Воистину так, – серьезно подтвердила сестра Имма.
– Она позаботится о раненом, – заверил меня Леофстан. – А мы помолимся за него!
– Как и я, – добавил я, коснувшись молота, висящего на шее.
И ушел. В воротах обернулся и увидел, как закутанные в плащи и капюшоны сестры выползают из потайных мест. Две вошли в комнату сына, и я вновь прикоснулся к молоту. Мне казалось, что я ненавижу старшего сына, но это было не так. Я оставил его там страдать от жестокой раны. Он дрожал, истекал потом, стонал и лепетал в бреду что-то несвязное, но не умер ни в тот день, ни на следующий.
Я вершил месть.
* * *
Боги любили меня, потому что в тот вечер они наслали хмурые облака, приплывшие с запада, – низкие и черные; они появились в одночасье, нагромоздились слоями, затянув закатное небо и скрыв заход солнца. Вместе с тучами пришли дождь и ветер. А еще они подарили нам шанс, правда шанс этот вызвал раздор.
Спор вспыхнул в главном доме Сестера, а на мощеных римских улицах за его стенами цокали кони. Копыта могучих боевых скакунов отплясывали по каменным плитам, было слышно ржание и фырканье лошадей, которых люди пытались оседлать под проливным дождем. Я собирал отряд всадников – воинов бури.
– Это оставит Сестер беззащитным! – возмущался Мереваль.
– Город будет оборонять фирд, – ответил я.
– Фирду не устоять без дружинников! – горячился Мереваль.
Он редко перечил мне и на деле всегда был самым преданным сторонником, даже когда служил Этельреду, ненавидевшему меня. Но мое предложение, высказанное той непогожей ночью, встревожило его.
– Фирд может сражаться, – соглашался он, – но ему необходимы опытные воины в качестве поддержки!
– На город не нападут немедленно, – рявкнул я.
Раскат грома заставил обитающих в большом зале собак забиться в темные углы. Дождь молотил по крыше, десятками струек просачиваясь через древнюю римскую черепицу.
– А для чего еще вернулся Рагналл, если не напасть на нас? – осведомилась Этельфлэд.
– Он нападет не сегодня. И не завтра, – убеждал я. – Это дает нам шанс врезать ублюдку.
Я облачился для боя. Под лучшую свою кольчугу надел кожаный камзол до колен, подпоясав его широким поясом с подвешенным к нему Вздохом Змея. Кожаные штаны заправил в высокие сапоги, подбитые железными полосками. Предплечья густо украсил браслетами воина. Годрик держал мой шлем с волком на гребне, копье с крепким древком и щит с оскаленной волчьей головой Беббанбурга, нарисованной поверх окованных стальным ободом ивовых досок. Я облачился для кровопролития, и большинство собравшихся в зале пугала эта перспектива.
Кинлэф Харальдсон, юный любимчик Этельфлэд, который, по слухам, должен был жениться на ее дочери, встал на сторону Мереваля. До этих пор он избегал противостоять мне, уходил от любых столкновений при помощи лести и согласия, но это мое предложение выбило его из колеи.
– Мой господин, что изменилось? – подчеркнуто уважительно спросил он.
– Изменилось?
– Когда Рагналл стоял тут перед тобой, ты не захотел вести людей в лес.
– Ты опасался засады, – вставил Мереваль.
– Его воины были на Эдс-Байриге, – объяснил я. – Это был его оплот, его крепость. Какой смысл проводить людей через засаду и положить их под стенами форта?
– У него по-прежнему есть… – начал Кинлэф.
– Нет у него ничего! – отрезал я. – Мы не знали, что стены сделаны для вида! Мы считали форт настоящей крепостью! Теперь это просто холм.
– Он превосходит нас числом, – уныло напомнил Мереваль.
– И всегда будет превосходить, если мы не перебьем столько его людей, что сами получим численный перевес.
– Правильно будет… – вступила было Этельфлэд, но осеклась.
Она сидела в большом кресле, настоящем троне по сути, и на нее падал мерцающий свет центрального очага. Правительница внимательно слушала, переводя взгляд с одного выступающего на другого, на лице ее отражалась тревога. Позади нее кучковались попы, которым мой план тоже казался рискованным.
– Что будет правильно? – подбодрил ее я, но Этельфлэд только покачала головой, как бы давая понять, что получше все взвесила и не сочла нужным озвучивать мысль.
– Правильно будет обеспечить неприступность Сестера! – твердо заявил отец Сеолнот. Послышался гул одобрения, и Сеолнот, ободренный поддержкой, вышел и встал в свете очага рядом с креслом Этельфлэд. – Сестер – новейшая из наших епархий. Он господствует над большой округой крестьянских земель! Контролирует морской путь. Это оплот против валлийцев! Он защищает Мерсию от северных язычников! Его нельзя потерять! – Церковник резко смолк, видимо вспомнив про то, какую свирепость пробуждают во мне обычно военные советы со стороны священников.
– Обратите сердце ваше к укреплениям его, – прошепелявил его брат беззубым ртом, – чтобы пересказать грядущему роду!
Я уставился на Сеолберта, пытаясь понять, не вылетели ли у него и мозги вслед за зубами, но остальные священники зашушукались и согласно закивали.
– Это слова из псалма, – растолковал мне слепой отец Кутберт.
Кутберт единственный из попов поддерживал меня, но он всегда был чудаком.
– Нам нечего будет пересказать грядущему роду, если потеряем укрепления! – прошипел Сеолберт. – Нам должно оборонять их! Мы не можем оставить стены Сестера.
– Таковы слова Господа, да славен будет Господь, – подхватил Сеолнот.
