– Обедать хорошо мясными, – бубнил Крепыш, будто сам не замечал, что разговаривает вслух. – Куриные – отличная закуска. Можно попробовать смешать их. Тогда получится новый вкус. Некоторые оставить сухими и хрустящими, а часть смочить водой, чтобы сделать помягче. Да, это было бы вкусно, очень вкусно.
– Ты это о чём? – спросила через плечо Гизмо.
– Наверняка о шариках, – фыркнул Макс. – Это же Крепыш, как ни верти.
– Но-но! – отозвался такс. – Глядите, ещё обижусь. Меня интересует не только еда, верзила. Я не простой пёс. У меня сложные эмоции.
– Угу. Ммм, – хмыкнул Макс. Он на ходу клевал носом и видел смутно даже при бившем в глаза утреннем свете.
– О! Эй, ребята! Идите-ка сюда, взгляните!
Услышав оживлённое повизгивание Гизмо, Макс немного встряхнулся. Проморгавшись, он разглядел терьершу: та подскакивала на вершине холма, где подъём наконец заканчивался. Гизмо бодро виляла обрубком хвоста.
Макс со стоном прибавил шагу, Крепыш изо всех сил старался не отставать. Оказавшись рядом с Гизмо, Макс понял, чему она радовалась.
На горизонте вырисовывался силуэт города.
Макс помнил, как проезжал через него, но ни разу не видел его таким: когда сидишь на заднем сиденье машины, вообще мало что видишь. Одно дело – быть среди домов, подпирающих крышами облака, и совсем другое – разглядывать издалека эти сверкающие зеркальные громады, которые взметнулись ввысь и скребли верхушками рассветное небо.
Оранжевый свет восходящего солнца бил в стеклянные стены гигантских зданий, отражался от них, и они искрились. Вокруг зеркальных небоскрёбов теснились дома поменьше, но вблизи наверняка тоже огромные. Здания опутывал лабиринт улиц, кое-где виднелись зелёные точки – вероятно, деревья. Или скверы?
Макс остановился позади Гизмо и разинувшего пасть Крепыша, который во все глаза таращился на город. С такого расстояния трудно было определить, есть ли на улицах движение. Идущие люди, едущие машины или хотя бы птицы – хоть бы какое-то отличие этого города от покинутых маленьких городков и ферм, которые попадались им на пути.
Было ещё очень рано: все предметы отбрасывали длинные тени, над землёй клубился туман. Поэтому сказать что-то точно было трудно. Максу чудилось какое-то движение, но это могло оказаться лишь игрой воображения. И даже если сейчас никакой жизни в городе нет, то не исключено, что он оживёт позже.
– Так вот, значит, он – город. Да, верзила? – проговорил Крепыш и уселся рядом с Максом. – Ты полагаешь, где-то поблизости находится океан, у которого мы видели людей в телевизоре?
– Я не знаю, – признался лабрадор. – Но там много зданий. Мы наверняка найдём себе еду, пока ищем наших людей и Мадам.
– О-ох, шарики! – пролаял Крепыш, потом откашлялся и задрал мордочку вверх. – Ну, я имел в виду, что там, вероятно, найдётся и что-нибудь другое, приятель. Многое другое, что интересует меня в жизни.
Гизмо поскакала вперёд, глянув через плечо на Макса и Крепыша.
– Пошли, ребята! – тявкнула она. – Мне не терпится туда попасть!
– Я не уверен, что мы так уж близко, – вздохнул Макс. – Эти дома огромные. Вероятно, до города ещё много миль.
– Так куда нам идти? – завыл Крепыш. – Может, отдохнём наконец среди деревьев? Разве мы ещё не оторвались от волков?
Макс огляделся. К северу от них тянулось открытое пространство, соединявшееся вдали с полосой леса. К югу – почти то же самое, хотя тут имелся забетонированный кювет. Он вёл к большой бетонной трубе, которая скрывалась под землёй и шла параллельно дороге.
Дальше к востоку вдоль шоссе деревья уступали место маленьким улочкам, вдоль которых выстроились…
Дома. Оранжевые и жёлтые, квадратные, они стояли впритык один к другому и были похожи на кубики, в которые иногда играли вожаки стаи Макса.
– Человечьи дома! – пролаял пёс. – Мы можем отдохнуть в одном из них. Но сперва…
Макс спустился в кювет у обочины дороги; ступать по нему было неприятно, бетон под лапами был твёрдый и шершавый. Понюхав дно кювета, пёс сделал несколько шагов вперёд и заглянул в бетонную трубу. В ней стояла вода, а далеко впереди, там, где труба заканчивалась, был виден свет – выход.
– Крепыш! – позвал друга Макс, и его лай эхом прокатился по трубе. – Гизмо! Идите сюда!
Терьерша мигом слетела с дороги, пробежала по траве и оказалась рядом с Максом.
– Что тут? – спросила она.
– Думаю, это отводит с дороги воду, – ответил Макс. – Но для нас важнее, что с помощью этой трубы мы собьём волков со следа.
– Ты хочешь, чтобы мы проползли по этой грязной жиже через тёмный туннель? – спросил Крепыш, с сомнением трогая лапой застоявшуюся в трубе воду. – Я понимаю, тебе это нетрудно, верзила, но мне придётся погрузиться в эту грязь по самое горло!
Гизмо снова первой побежала вперёд и ступила в воду. Она скакала, осыпая всё вокруг брызгами, и хохотала:
– Как здорово! Ты ведь не боишься воды, а, Крепыш? После того, как мы храбро переправились через бурную реку?
Макс приподнял бровь и ткнул такса носом в бок:
– Да, Крепыш, ты же не дашь Гизмо повода считать тебя трусишкой?
– Кого? Меня? – оторопело спросил такс. – Это я-то боюсь воды?! Никогда! Я обожаю воду! Живу только ради того, чтобы барахтаться в мутной, покрытой листьями и кишащей бактериями воде! – Высоко подняв голову, Крепыш гордым маршем прошествовал к трубе, ступил одной лапой в воду и резко отпрыгнул назад. – Ух, дайте мне сперва привыкнуть к холоду.
– Само собой, – сказал Макс и посмотрел назад, на лес по другую сторону шоссе. – Давайте-ка, прежде чем нырять в трубу, оставим для наших приятелей-волков ложный след.
Три собаки выбрались из кювета, пересекли шоссе и побежали к лесу. Там Макс велел всем остановиться, покататься по траве и справить нужду, если у них таковая имеется, чтобы стая сердитых волков почуяла запах издалека.
Потом по своим следам они вернулись к кювету и трубе. Гизмо впереди, за ней Крепыш, замыкающим шёл на полусогнутых Макс – в таком порядке друзья зашлёпали по холодной стоячей воде. Она хлюпала между пальцами Макса, подушечки лап шаркали по шершавому дну трубы. Чем дальше они продвигались, тем выше становился уровень воды, так что Крепышу пришлось высоко задрать морду и всё равно временами он фыркал и отплёвывался. Верхний свод трубы покрывал слой подсохшей грязи, там ползали пауки и другие насекомые, но стоило собакам отойти от входа, в трубе сгустилась такая тьма, что жуков и пауков стало не видно – слышалось только шуршание их торопливых лапок. Звуки падающих сверху капель эхом разносились по трубе; гулкое эхо перемежалось всплесками воды под собачьими лапами. Что-то склизкое налипло на шкуру Макса; ему было очень тесно в трубе; он был зажат, как в ловушке, и начал сомневаться, так ли уж хороша была его идея. Похоже, даже Гизмо перестала получать удовольствие от игры в воде.
