Словом, видимость пристойна. Всё вместе, однако, угнетающе. Молодежь, почти вся – корреспонденты газет-журналов. Остальная часть присутствующих – пожилые, те, кто двадцать лет назад ходил на перестроечные митинги. Всех вместе хорошо если три десятка. Собственно «публики» процесс не касается. В стране столько-то, в Москве столько-то миллионов граждан. Гражданство с атрофированной гражданственностью. Триумф политики последнего десятилетия. Население закормили бромом. С такими можно работать – на предвыборных кампаниях, на нивах антиамериканизма и антиукраинизма, на закладке газопроводов. Немного сонные, но тем спокойнее жить.
Спокойнее, но безысходнее. Чтобы чувство страны, в которой родился и живешь, стало гражданским, недостаточно закупать черных баскетболистов и хвастаться их трехочковыми бросками. Надо что-то делать самим. Не деньгу зашибать, а именно делать. Для этого, как прежде усыпляли, так теперь надо будить. Когда начнут просыпаться, очень вероятно, что на процесс станет ходить две-три сотни, потом две-три тысячи. Неужели с точки зрения власти игра не стоит свеч, вот что интересно узнать. Неужели все подчинено самомнению одного-другого правителя, для которого главное – держать в тюрьме Ходорковского и Лебедева и в спячке весь народ?
Давно прошли времена, когда история укладывалась в сроки правления царей. В России последними были Петр и Екатерина. Уже даты царствования Александра и Николая помнят только специалисты, в сознании же людей история сориентирована относительно лет жизни Пушкина. В XX столетии по мере того, как оно все дальше отступает в прошлое, фигура вождя, генсека, президента блекнет рядом с инакомыслящими, попавшими в сроки их правления. Сколько ни тверди «Ленин», сейчас, если отбросить борьбу за место мумии в мавзолее, это имя все больше сводится к высылке из России Бердяева и всего парохода философов. Сталин может побеждать на любых телеконкурсах типа «Герой России», но в энном числе голов он застрял строчками Мандельштама «тараканьи смеются усищи и сияют его голенища». Мандельштама – которого, он дыхнул, и не стало, а вот на́ тебе. Что ж вы меня так огорчили, Осип Эмильевич? – Не на того, видать, нарвались, Иосиф Виссарионович.
Какая фигура осталась в истории выражением двадцатилетия брежневской власти? Вот бы по какому поводу голосование провести. Высоцкий или Сахаров? Но уж никак не сам Леонид Ильич. Гонители перестали делать историю. В людской памяти она отпечатывается именами гонимых. Их списки, особенно после миллионных катастроф XX века, неизмеримо мощнее перечней членов правительств и политбюро: их преследователей. Путин своей рукой внес туда Ходорковского и Лебедева. Без него они были бы двумя заурядными магнатами – вроде того, который и сейчас в теленовостях сходит по трапу личного самолета, похожий на собственный муляж.
4–10 августа
Кого мы не любим? Мы – не отдельные группы, а, так сказать, население Российской Федерации.
Тещу мы не любим. Теща на первом месте. Мама-куда-вы – и все прочее. Правда, я сталкивался и с более масштабным отношением к родне. Еще в советское время: сидели за мной в зимнем троллейбусе два парня: лица серьезные, лет по тридцать с чем-то, одежда уровня чехословацкого – и молчали. Остановок пять. Потом один сказал – видимо, то, о чем все это время думал: «Период у меня сейчас – не жалуюсь. Квартиру двухкомнатную дали, замзавом назначили, в командировку в Софию съездил. Все хорошо – если бы не мать, бл, не жена, бл, и не дочь, бл».
Богатых не любим. Точнее, небедных. В общем, тех, которым лучше, чем нам. Ездил, тварь, на облупленной «Оке», и вдруг на́ тебе: «Матиз». Хорошо хоть узбекской сборки – а то ведь такой мог бы и прямо оттуда. Я сколько лет корячусь на «Ниве», а этот фокусник – р-раз, и в иномарке.
Бедных – тем более. Во-первых, портят пейзаж, во-вторых, нищий-нищий, а миллионер.
Умных. Точнее, больно умных. Который вумный как вутка, а плавает как утюг. Остроумных. «Ты думаешь, ты остришь – ты ослишь». «– Я думаю… – А ты думай поменьше». Сила есть, ума не надо.
Интеллигентов. «Не могли бы вы на меня не опираться?» Вагон грохочет, а он – не повышая голоса, ввинчивается в самое ухо. И так под землю лезешь, после цельного дня работы, а эти Акунина начитаются, телевизор насмотрятся и – «вас не затруднит отодвинуться?».
Понятное дело, евреев. Это даже смешно обсуждать. И даже немного нечестно – их все не любят: и в нашей федерации, и в не нашей. Не говоря что они и предыдущие категории покрывают: богатых – раз, вумных – два, интеллигентов – три, и у племяша теща из них – четыре. Кто хочет искать объяснения рациональные или логичные, тот расписывается, что он и есть еврей, хотя бы и от русских мами-папи. Тут надо чувствовать нутром. Моему приятелю объяснял сосед по палате, попавший в больницу с сотрясением, тоже еще при советской власти: «Ты пойми, я работаю в метро. Мне вынести одну облицовочную плитку – сто метров вверх, сто метров вниз, без эскалатора. Отдаю кладбищенским за двадцать рублей. Двадцать ходок – четыреста рублей. А еврей… – тут он остановился, забыв, что именно о еврейском коварстве имел сказать. – А еврей – р-раз, и сто тысяч!».
Черных. Азеров там, хачиков. Бурят, калмыков, чукчей. Эсэнгэвскую азию – отдельно. Япошек отдельно, китаёз отдельно. Цыган – просто. Хохлов – не черные, а бывают хуже черных. Я в мае ездил в Киев, мне там малый, продававший на Андреевском спуске матрешек Тимошенко и Ющенко, сказал: «Москали произошли от обезьяны гаврилы. Ненавижу». Ну и я его ответно поненавидел.
Негров – абсолютно отдельно. Негры – это ваще! Как можно негров любить? Любить негров – уму непостижимо! Хоть догадались не брать их в наши команды. Один Вагнер Лав чего стоит! ЦСКА – позорники; а что с них возьмешь – конюшня.
ЦСКА, стало быть, не любим. Кони. «Спартак». «Спартак» – мясо. «Зенит» – бомжи. «Динамо» – ментовка. Исинбаева – прыгает как-то не по-русски. Валуев не боксер. Борзаковский… не еврей? Плавание – фуфло. Фигурное. И простое – тоже. Коньки не едут, лыжи не скользят, легендарная ледовая дружина давно полегла. Сейчас всё за деньги: за просто так никто и треники не снимет.
Аллу Пугачеву: не то что прямо не любим, но стали уже недолюбливать. Чего это она – в лимузи-ине. То с Филиппом, то не с Филиппом. И поет, и поет. И, что ни говори, до Зыкиной далеко. Хотя всяко лучше оперных: эти – гаси свет, суши весла. Завтра рабочий день, а они в полный голос, и приводят душу в угнетенное состояние. Вот кого надо запрещать прямым указом президента.
Правда, и президента – мы тоже не очень. По радио читали письмо из провинции, мужик сообщает, что президент – наполовину еврей. А премьер – на вторую половину. За что купил, за то продаю.
Власть не любим, не та, не наша. Не Иосиф Виссарионович – вот кто был власть так власть. Начальство терпеть не можем. Потому что командуют. Подчиненных тоже – потому что филонят. Сослуживцев. Во-первых, только и ловят подсидеть, во-вторых, надоели: одни и те же, одни и те же. Как и соседи по лестнице: тоже любви не вызывают. Здравствуйте… Да здоровались уже, здоровались, пятьдесят лет – здрасьте да здрасьте.
