22–28 июня
Уверен, что если бы 31 мая шедшие на прорыв блокады Газы корабли «флотилии свободы» были задержаны израильским морским патрулем без выстрелов, жертв, без тех просчетов, которые ставят ему в вину все и сторонники, и противники, если бы операция прошла, говоря нашим нынешним языком, «более культурно», это вызвало бы никак не меньшие вопли возмущения и итог события оказался никак не лучшим. Уверен и что всё принимавшее в обсуждении этой истории население земного шара тоже уверено в этом – столь же несомнительно, что и я. Причем всё поголовно: как та ничтожная часть, которая сочувствует Израилю, так и то подавляющее большинство, которое называет себя настроенным проарабски. Сочувствующие Израилю – потому, что хоть на мгновение ощущают себя в его шкуре и тем самым знают, что цель флотилии не церемониальный этикет, а твое горло, которое надо рвать, пусть и рискуя собственным. А выступающие под вывеской проарабского общественного мнения – потому, что хрен с ними, с арабами (даже резче: хрен с нами, арабами), но только пока я, антижидовская морда, жив, не удастся сделать евреям ничего, что бы вызвало мое одобрение.
Это не антисемитизм, не неприязнь к евреям. Это мучительная неприязнь к мысли о евреях. Любой. К мысли о том, что они что-то там делают и говорят, и это независимо от меня приходит мне на ум. А я, как бы поизящней выразиться, антисионист и происламист, не хочу, чтобы приходило, ненавижу, когда приходит. И это как наваждение. И Гитлер уже принимал окончательное решение и преуспел – а ничего не изменилось. И теперь, дай бог здоровья арабам, есть куда направить силы – а ничего не меняется. И получается, что выбор у меня – или сидеть сложа руки, или, на худой конец, порулить в Газу с цементом и детскими игрушками.
Особенно трогательно было узнать, что среди активистов гуманитарной помощи на борту были нобелевские лауреаты. Сразу видно, самоотверженные люди, погруженные в свои возвышенные мысли, отрванные от земных свар. Вот их бы первых я отвез в Ашдод, в Ашкелон, так сказать, в карантинную зону перед тем, как дать им припасть к страдающей земле Газы. Разместил бы в гостиницах и подержал с недельку под падающими с небес свободолюбивыми братскими кассамами.
Ладно, сдержим сарказм, отфильтруем базар. Вроде бы всё как всегда: провокация, как говорят спортсмены, за гранью фола; противодействие израильтян крайней опасности; агрессия; карты на стол; дружный мировой рев. Но у меня ощущение, что на этом самом мероприятии с флотилией поменялось – едва-едва, но заметить можно – политическое качество времени. Его текущего момента. Температуру негодования по поводу Израиля зашкаливает, децибелы хорового скандирования «смерть государственным террористам!» на рекордном уровне, либералы в ужасе, Хамас набирает очки – всё так. Всё будет так и дальше. Но легкое-легонькое есть впечатление, что все, какие находятся в распоряжении у прогрессивного человечества и его пассионарной исламисткой части пластинки, поставлены и проиграны на раз больше, чем можно было. Игла перескакивает через бороздку, и слушатели не вполне уверены, не слышали ли они уже эту песню, которую им выдают за новую. Не писал ли уже писатель Оз, что арабы – невинные жертвы хищных евреев, и евреям надо как можно скорее откатиться в границы до 67-го года, если не более ранние.
Больше того, появилось легкое-легонькое впечатление, что из утверждений, будто Израиль безнадежно проигрывает информационную войну, словно вынули нерв. Я бы, например, и раньше не пошел работать в службу информационной борьбы с арабами, какую ни обещай мне зарплату. И, как видим, не я один: охотников тратить время на эту обессиливающую тоску и скуку мало. А теперь и вовсе – какая борьба? Какую информационную войну надо не проиграть? С показом искалеченных палестинских ребятишек? Некуда их тут всунуть. Выдумку, что кровавые детоубийцы захватывают прогулочные шаланды с гуманитарной помощью, не подхватит ни один серьезный человек. Несерьезные, само собой, подхватят, но они не в счет потому, что подхватят что угодно и вне всякой информационной войны. Короче говоря, все новости такой войны, что информационные, что дезинформационные, на ближайшее время исчерпаны. Собраться под выдвинутые болельщиками Газы лозунги «Евреи, убирайтесь в Освенцим!» прогрессивная мировая общественность на данный момент еще не готова. Похоже, что надо сделать небольшой перерыв. Дать подрасти новеньким. Дать передышку верным стареньким. И тогда с освеженными силами, вперед!
Конечно, возмутительно: граждан твоей страны берут, как каких-нибудь сомалийских пиратов, на абордаж, ссаживают на негазский причал и отправляют по месту жительства. Тут, разумеется, камни в окна израильских посольств, сжигание флагов, отзыв амбассадоров. Турецкий премьер-министр в мудром гневе возглашает на собственном языке и на древнееврейском «Не убий!». А что премьер думал, когда его граждане поднимались по трапу на эту увеселительную прогулку? Да небось тогда и заучивал на древнееврейском.
Жители Земли давно усвоили, что при нынешних средствах связи и взаимозависмости государств земной шар превратился в глобал вилледж, вселенскую деревню. Это не столько метафора, сколько точное название положения дел. Как в любой деревне, в ней каждый знает про другого, имеет о нем мнение, назначил ему репутацию и цену. При этом держит в уме, что назначил субъективно, ориентируясь на свое к нему чувство: расположение – или неприязнь. Есть в этой деревне и еврейский дом. О том, как к нему относятся, незачем распространяться. События 31 мая вызвали ожидаемую реакцию – и более быстрое, чем ожидалось, падение интереса к случившемуся. Через неделю в бегущей строке новостей промелькивало разве что осуждение действий Израиля со стороны шведских докеров и требование (?) германского бундестага прекратить блокаду Газы. Чемпионат мира по футболу окончательно перетянул внимание на себя.
Был пущен слух, что «умные евреи давно уже покинули Израиль». С ответственностью заявляю, что это не так. Все мои друзья, знакомые и малочисленные родственники живут там, как жили. А они – придется поверить мне на слово – сплошь все умные.
17–23 августа
Этим летом произошло событие, которое несомненно является крупным литературным. Как и таковым же нравственным. Как и юридическим. Как и общекультурным. Как и бытовым. Тельавивский гражданский суд вынес решение об открытии архива Франца Кафки. Об этом много и в подробностях писали и говорили, ситуацию проанализировали с разных сторон. Мы попробуем рассмотреть случившееся с точки зрения отношений между людьми. В частности, между людьми и артистом, в данном случае писателем. Между их претензиями на обслуживание их художественных запросов, интеллектуальных интересов, вкусов, просто их любопытства. Даже на получение от художественного произведения выгоды. Кто господствует в этой сфере, кто над кем властвует, артист над потребителями искусства или они над ним?
Кафка умер в 1924 году в возрасте 41 года. Вместе с Прустом и Джойсом он составляет великую писательскую триаду XX столетия. В отличие от двух других, чья таинственная прелесть и необоримая, не до конца объяснимая притягательность обусловлены тем, что мы привыкли звать гениальностью, но в обыденной жизни встроенных в общество, Кафка, также будучи гений, представлял собой личность явно выделенную из человечества, отдельную от него, словно бы иноприродную ему.
