Наивно, да? И забавно – как воспоминание о чем-то мечтательном, милом, возвышенном, что было в детстве. И грустно. И пугающе. Потому что в 1967 году война была выиграна техникой, тактикой, риском, талантом военачальников, храбростью солдат – это все так, это само собой разумеется. Но и духом кибуцников из Эйн-Геди, которые к тому времени уже 14 лет жили убеждениями, имеющими мало общего с основами буржуазного государства, пусть и наилучшим образом организованного. Духом всех граждан – обывателей, которые уходили воевать не техникой, тактикой и так далее, а несомневающейся волей и неколеблющимся знанием, что им нужно победить. Нельзя не победить. Все остальное: боевая техника, военная тактика, государственная конструкция – были только средствами. А умные соображения, обоснования, политика, дипломатия – сор, не стоящий ничьего внимания, попросту ничего.
Такое время выдвигало и соответствующих людей. Крупных, может быть, не вообще, не безотносительно к конкретному повороту событий, к текущему моменту, а именно этим поворотом и этим моментом укрупненных. За 70 лет, прошедших с начала Второй мировой войны, мир не произвел ни одной новой, соизмеримой с Черчиллем и Де Голлем фигуры, люди пошли – на пятачок пучок. К счастью, и ни одной ранга Сталина и Гитлера. Ради этого счастья, ради счастья не гибнуть миллионами, мир отменил войны. Вернее, по словам поэта, мясорубки стали роскошью малых наций. Даже в центре Европы: хотите бомбить Белград – пожалуйста. В крупнейшие полководцы этого мероприятия выходит самая стертая посредственность типа Ксавьера Солано. Зато гарантия безопасности тех, кто назначается победителем, – как в банке.
Но схватка Израиля с Ираном, Ирана с Израилем не из этой категории. Здесь или ты, или тебя. Здесь подсчет ядерных боеголовок и ракет-носителей лишен смысла. Здесь решают дело такие не попадающие в рассмотрение, иррациональные вещи, как праща и выпускаемый из нее субтильным юношей камешек. Юношей вроде тех, что родились в 1948-м и сразу после, которым к 1967-му было по 19–18. Не занятых разделом имущества бывшего кибуца. Сейчас в Израиле таких персонажей не видно, ни во главе страны, ни – хотел бы я ошибиться – среди молодых.
Нигде не видно. Используя журнальное определение «человек года», можно не без оснований определить Россию как «страну века». Как она справилась с тем, что выпало на ее долю в двадцатом столетии, не имеет разумного объяснения. Нынешним сотрудникам ООО, консалтингов, «крыш», дум, аппаратов, администраций идти на подобные испытания – да никогда в жизни! Сторонние наблюдатели из-за рубежа находились под обаянием, как им казалось, осуществляемых русскими идей. На самом же деле их впечатляли действующие лица этого «осуществления». В данную минуту насущная нужда в них – у Израиля. Статья обозревателя в «Ха-арец», на основании неудачного тушения пожара делающая вывод о предрешенности поражения Израиля в войне, не убеждает. Так же как неосновательно было бы говорить о предрешенности победы в случае быстрого профессионального тушения. Внушительным выглядит предупреждение заголовка – такая война «не по силам». И опять-таки не потому, что сил мало, а потому, что нет тех, какие нужны.
8–14 марта
В продолжение жизни меня спрашивали – иногда в обычной беседе, пару раз в интервью, – как я отношусь к Никите Хрущеву. О чем только не спрашивали, вот и о нем тоже. Как я оцениваю его роль в истории. Грубо говоря – положительно в целом или отрицательно? Я говорил: положительно. Собеседник подхватывал: потому что он открыто осудил преступления Сталина? Выпустил из лагерей выживших жертв террора? Дал (с оговорками, с окриками, с кузькиной матерью, с новым засаживаньем того-другого в те же Коми, Мордовию, Пермь) открыть рот и сказать – вполголоса, а то и на ушко, а то и только пискнуть невнятно и тут же от своих слов отказаться, – какая правда правда, и справедливость справедливость, а что – сплошное вранье и насилие? Поэтому? Я говорил: ну да, поэтому. С учетом кое-каких конкретных подробностей, в общем поэтому.
Конкретные подробности сводились, во-первых, к прекращению «дела врачей». Мама была педиатр, и я помню ее лицо, когда она приходила домой после работы: несчастное, испуганное. Хрущев еще не стал генеральным секретарем, когда их (кто не успел погибнуть) выпустили из тюрьмы, но в обстановке тех дней и в свете последующего его главная роль не вызывала сомнений. Во-вторых, его натура. Он был человек темный, невежественный, грубый, недалекого ума, но понятный. Самодур (а не стань самодуром, прожив 20 лет под Сталиным, выжив в непосредственной от него близости, а потом попав на вершину советской власти), но его реакции были, я бы сказал, нормальные и, под определенным – немудреным, бесхитростным – углом зрения, адекватные. Ах вы, пидорасы-абстракционисты! Ах ты, клика антипартийная! Берия-вражина! Ах ты, боннская лиса канцлер Аденауэр! Тебя, Джон Кеннеди, май френд, догоним и перегоним! Через кукурузу молочно-восковой спелости!.. Убого, смешно, но всё по-честному.
Я не закрываю глаза на пачки расстрельных приговоров за его подписью. На танки в Будапеште. На Новочеркасск. Берлинскую стену. Закрытие и снесение церквей. Он был преступник, гонитель, большевик. Он был – их! Кто тогда не был? Но из зоны смерти вернул людей, целые народы – тоже он, один. Произведем, как нас учили в школе, сокращения в числителе и знаменателе. И что же, как я отношусь к Никите Хрущеву? По внутреннему ощущению, положительно. На круг, так сказать.
Но только сейчас, когда со времени его появления на авансцене прошло почти 60 лет, и около 50 после его бесславного разжалования, и 40 после смерти, я понял, что «человечески» не потому я ему искренно, от сердца благодарен. Не по совокупности им сделанного. А по той самой простой причине, что он оказался темным, невежественным, грубым, недалекого ума. Что дела и слова его были убоги и сам он смешон. Ведь он пришел после Сталина. Сталин был бог. Арбатом – бог ехал в пяти машинах, как запротоколировал поэт. Знакомая негаснущая трубка и тронутые проседью усы – писал икону другой. Вся страна спит, только его окно в Кремле светится. Знает восемь языков, прочитывает 500 страниц в день. Генералиссимус. Что ни скажет, в яблочко. Все население было сор под его ногами, помет. Все население на портреты его, сделанные сухой кистью счетом на миллионы, поднимали глаза с трепетом и благоговением. И вдруг – Никита. Хорошо живете, товарищи колхозники (шутка). Коммунизм наступит в 1980-м (всерьез). Никита – клоун, Никита – персонаж анекдотов. Вот за то, что он нам это показал – какие они там в Кремле, какие серые и бездарные, – вот за что я отношусь к нему бесконечно положительно.
Почему я сейчас о нем вспомнил? Во-первых, положение дел в стране напоминает тогдашнее. После восьми лет правления «крепкой рукой» как-то все поехало, балки гнутся, стропила трещат, перекрытия проваливаются. Не столько даже в хозяйстве – это само собой, – а именно в управлении, в твердости руки. Хозяйство как раз проседает органично, тут и с кризисом, к России имеющим отношение отдаленное, подфартило, на него можно порядочно списать. А вот власть, командование переместилось почти целиком в телевизор, где каждый день за большим столом (или в «калине», на ГЭС, на снежном склоне) главный начальник что-то объясняет и велит сделать начальству пониже. Картинка никак не связана с тем, как страной распоряжаются подлинные деятели, переводящие все, что ни происходит, в пачки купюр и покупающие на них недвижимость по всему миру. И наконец, эти распорядители никак не соприкасаются с населением, непонятно как выживающим.
