При чем тут Олимпиада, при чем шест? Может быть, при том, что все сообщения сошлись в одной пятерке Яндексовских новостей. Но ощушение связанности, а не просто случайного совпадения событий довольно назойливо давало о себе знать. Уже давно, перед соревнованиями высшего ранга в особенности, разговор в СМИ – а СМИ транслятор разговора наверху – идет не о быстроте, легкости и силе, а о том, сколько запланировано первых, вторых и третьих мест. Пиком этого подхода к спорту стала реплика нашего комментатора легкой атлетики. На лондонском стадионе, после победы российской бегуньи, он в истерическом восторге сказал партнерше, с которой вел репортаж: каждый бы день по золотой медали, то-то руководители федерации были бы довольны… Во всеуслышанье. Руководители. Прозвучало так откровенно холуйски, что даже она, направленностью мало чем от него отличавшаяся, ответила сконфуженно: ну, наверно и мы все были бы рады.
Этот дух я и имею в виду. Дух, определяемый намерением нравиться тем, от кого зависишь. Любое начальство снизу доверху хочет слышать, что все хорошо. Что женщина в майке РФ, которая подпрыгнула на два сантиметра выше американки, лучше той, которая в такой же майке махнула в длину меньше другой американки. Когда награждали американок за победу в эстафете, эта самая комментаторша вообще ни словом о них не обмолвилась, только повторяла, как счастлива поздравить наших со вторым местом. Если сказать ей, что это не лучше, а просто выше или быстрее, она с грязью смешает. Потому что если лучше, тогда всё лучше – политическая система, власть, наша жизнь. И лично ей лучше. За несколько дней до окончания важное лицо в Кремле сказало, что наше участие в Играх – провал. Что началось! Ни в коем случае! Выступаем прекрасно! Тут еще и медалей немного подвалило – считай, чуть ли не победители. Другое лицо, не ниже сказавшего, заявило: не провал, а триумф. Этакий правительственный кризис.
Вообще-то у наших в Лондоне совсем неплохо получилось. И баскетболисты, и волейболисты, и прыгун, и прыгунья, и бегунья, и пара гребцов, и боксер очень симпатично, не говоря уже – здорово, свое дело сделали. Врать не буду: когда две барышни, плескаясь в воде, кладут коленко на бедро друг дружке, мне не по уму, за что им дают золотую медаль. Такую же, как толкавшему ядро, плывшему кролем, шпарившему через барьеры и так далее десятиборцу. Спортивность акробатов на сетке и девичьих стай с лентами тоже мне недоступна. Что-то вроде вышивания с баллами за сложность элементов и художественность. Но ведь для этого и суют в олимпийскую программу все больше видов. За три сотни перевалило. Бадмингтон. Казалось бы, дачные утехи. Нет, и за это медали. И, естественно, мелкое жульничество, и дисквалификация, в результате наша пара берет свалившуюся с неба бронзу и заявляет, что это шаг вперед.
Теперь про евреев. Фридзон, наш, на последней секунде забросил в корзину какой-то команде немыслимый мяч. Других не замечено. Если он, конечно, еврей.
4–10 сентября
В дни отпуска, на который уходила в августе газета «Еврейское слово», произошло нерядовое событие, прокатившееся громким эхом по общественному пространству нашей страны и достаточно внушительно отозвавшееся за границей. Это судебный процесс над тремя совсем молодыми женщинами из некой арт-группы «Pussy Riot». В конце февраля, на масленицу, нарядившись по-карнавальному, они устроили в главном православном храме Москвы короткий спектакль, сплясав и спев перед иконостасом то, что они обозначили как панк-молебен. Центральное прошение молебна было «Богородица Путина прогони». Их, как поется в старой заводной песенке, – поймали, арестовали, велели паспорт показать.
«Пусси райот» переводится на русский дословно «Кискин бунт», но «пусси» имеет по-английски еще и обсценный смысл. В данном случае на нем все и держится, поскольку члены группы начинали как феминистки. Мужчинам, называющим женщин этим оскорбительным словом, они отвечают на их языке: вы хотите утвердить свое тупое превосходство, обзывая нас <…>, ну а бунтующих <…> не хотите? О том, почему их выходка вызвала реакцию властей и церкви, абсолютно, как выяснилось в дальнейшем, не стыкующуюся с показанным ими представлением, можно прочесть в ясной, точной и яркой статье философа Михаила Ямпольского, напечатанной в августовском журнале «Новое время, the new times» № 25.
Мне бы хотелось поговорить об аспекте этого дела, лежащем вроде бы на поверхности и вместе с тем широко, а может и никак, не обсуждаемом. О категориях целого ряда человеческих объединений, настаивающих на том, что к ним нельзя предъявлять претензий. Объединения могут быть общественные, начальствующие, бюрократические, религиозные, национальные и некоторые другие. Вообще говоря, нежелание получать знаки недовольства – в самой природе человека. Начиная с детского возраста и до смертного часа. Но, живя в общежитии и неизбежно причиняя друг другу неудовольствие, люди выработали систему взаимных уступок. Каждая сторона старается отыскать или изобрести причину, по которой именно ей позволено не уступать. В нашей действительности особенно непримиримо выдвигают свои права на такое положение и защищают его прежде всего власти, но также чиновничество, политики, богачи – и кто только еще не выдвигает и не защищает? Нельзя предъявлять претензий к депутатам Думы, членам Единой России, членам избирательных комиссий, ОМОНу, патриотам, фанатам, нашистам и так далее. В общем, ко всем – кроме тех, чьим недовольством можно пренебречь, обозначаемых расплывчатым понятием «население». Тех, которых привилегированные называют «они», а обделенные привилегиями – «мы».
К властям как бы понятно: на то они и власть. К думцам, к единороссам – уже не вполне, ибо среди множества их наименований есть и такое, как слуги народа. И совсем непонятно, почему неприкасаемым должен быть союз, основанный на единстве веры. Подчеркнем: НЕ сама вера, НЕ религиозные обряды, а общественная организация. Не станет же кто-то отрицать, что Ватикан не только миллиарды верующих, исповедающих единое кредо, но еще и социальный институт и даже государство. Мятежные девушки посягнули не на церковь как мистическое тело, а на патриархию, занимающую помещение по такому-то адресу. У них были основания считать, что выборы парламента и президента были нечестные, а патриархия результаты этих выборов поддерживала не за страх, а за совесть.
Аналогии – метод, в применении к реальным делам, а тем более в разрешении их, негодный. Накануне вынесения приговора мне позвонили с радио «Свобода», попросили дать интервью. На предмет сопоставления процесса с процессом Бродского. Я общего нашел чуть: его посадили в каталажку – и их. Он писанием стихов и личной независимостью на арест не нарывался – они не сесть не могли. Он был «виноват уж тем, что хочется мне кушать» – для них приходилось подыскивать пусть видимость, но юридических оснований. Степень одаренности, творческий импульс, поставленная задача несоизмеримые. Он на вопрос «кто вам сказал, что вы поэт?» ответил «я думаю, это от Бога» – фразу, которая десятилетиями только набирала вес. В их случае этого не предвидится. Словом, все другое – время, страх, сознание, его границы, его раздробленность.
Патриархия объявила «панк-молебен» не больше не меньше как гонениями на церковь. Видимо, рассчитывали получить дополнительные очки. Но прозвучало это прежде всего вызывающей демагогией по отношению к гонениям подлинным, советского времени, когда были замучены и убиты тысячи мирян и священнослужителей. И как не прозвучать – при нынешнем благополучии церкви и нацеленности на еще большее. А дальше решающим стал простой ход вещей, разделивший людей на ненавистников этой, на мой частный взгляд, довольно безобидной троицы – и сторонников. Первые выступали от лица церкви, если не самого Бога, вторые опираясь на ценности, называемые общечеловеческими. Очки были никак не приобретены, а очевиднейшим образом потеряны.
