– Что, вот прям ни с кем? Ни разу в жизни не повезло?
– В этом доме не везет… – он снова вздохнул. – Я ведь не всегда тут жил, знаешь? Сначала-то у нас дом в Хамовниках был. Тогда Москва совсем по-другому выглядела… Дома деревянные, в один-два этажа, переулки кривые… Мостовые и фонари только на больших улицах, а в переулках темно, грязи вечно по колено, а зимой сугробы выше головы… Но знаешь, все равно красивый город был! Зелень кругом, у каждого дома – сад, огород, цветы. Весной вся Москва точно в пахучих облаках утопала – яблони цветут, вишни, черемуха, потом сирень… И церкви на каждом шагу, куда ни глянь – везде золотые маковки на солнце блестят. В праздники торжественный звон весь город наполняет, точно колокола со всей Москвы между собой разговаривают, перекликаются… А в каждом доме пирогами пахнет, такой дух стоит, что по улице пройдешь – и, считай, уже почти сыт…
– Надо же, – хмыкнул я, – а ты у нас, оказывается, романтик. Никогда бы не подумал! И что ж тебе в твоих Хамовниках не жилось? Зачем сюда-то перебрался?
– А сюда меня привезли, как и положено, – объяснил Бор. – Когда старая хозяйка из избы съезжала, то и меня с собой позвала – полотенце постелила, попросила вежливо, все честь по чести. Я и согласился. Эту квартиру ее внуку дали, инженеру, и его молодой жене. Родителей у него не было, а бабушка старенькая, хозяйка моя, одна оставалась, вот они и взяли ее к себе. С ними мы хорошо жили, душа в душу…
– Да ладно! – хмыкнул я. – Разве ты можешь с кем-то хорошо жить?
– А тебя, рыжий, вообще не спрашивают! – он явно обиделся, но я ободряюще ткнулся в его бок:
– Да ладно, не дуйся. Давай, рассказывай дальше.
– А чего рассказывать? – пожал он плечами. – Мне здесь, в новой квартире, тогда сразу понравилось, хотя, конечно, тут все совсем не так как в старом доме было. Ни погреба, ни печки, ни чердака, ни сеней… Ну, ничего, я быстро привык. Бабушка, хозяйка моя, и на новом месте обо мне не забывала, разговаривала со мной, конфетами и вареньем угощала, за помощь всегда благодарила. А потом, когда ее не стало, молодая хозяйка то же самое делала. У них к тому времени уже дочка родилась, хорошая такая девочка, на Алинку немного похожа. Я, пока она совсем маленькая была, ночами все колыбельку ее качал… Ну, и родителям ее тоже помогал, как мог. Если что потеряется – находил, на видное место подбрасывал. За девочкой приглядывал, чтоб не упала, не ушиблась… Уж такая семья чудесная – мне такие больше не встречались, ни до, ни после… Как же мне с ними было хорошо, рыжий! Какой уют был в доме, доброта… Все друг о друге заботятся, никто ни на кого не кричит, не ругается. Если и поссорятся когда, то тут же бегут мириться и просить прощения…
Он вздохнул, улыбнулся и замолчал, явно погрузившись в свои воспоминания.
– А потом что было? – заинтересовался я. – Что пошло не так?
– Потом… Потом они уехали, – на этот раз Бор вздохнул с сильной грустью. – А я остался. Инженера на новую работу перевели, в другом городе, в Средней Азии где-то. Вот они туда и перебрались…
– А ты чего с ними не поехал? – уточнил я. – Кочевряжился? Или жары испугался?
– Нет, что ты! – заверил Бор. – Я бы с ними куда угодно, и в жару, и в холод… Но они не позвали. Ты же знаешь, домовые могут переехать только тогда, когда их приглашают. А мои хозяева не пригласили. Наверное, они просто до конца не верили в мое существование. Тогда же все были эти, как их… материалисты.
– А ты и нюни распустил, – усмехнулся я. – Нет чтобы позвонить им по сотовому, мол, вернитесь, заберите…
Домовой покосился на меня:
– Прикалываешься, да, рыжий? Тогда ни о каких сотовых еще и помину не было. В книжках разве что. В научной фантастике…
– А после инженеровой семьи кто сюда въехал? – мне действительно было интересно.
– Потом профессорская семья жила, – охотно откликнулся Бор. Видно, начав вспоминать, он уже не мог остановиться, ему хотелось продолжать и продолжать свой рассказ. – С них-то все и началось…
– А что такое? – поддел его я. – Чем тебе профессор не угодил? Или профессорша на конфеты жмотилась?
– Конфетами они меня уже не угощали, это верно, – подтвердил домовой. – Но сами были вполне ничего. Интеллигентная такая семья, двое детей-старшеклассников, сын и дочка. Сначала, пока дети в школе и в институтах учились, все нормально шло. А началось уже, когда сын женился. И где он только ее нашел, эту хабалку, из какой только дыры ее в Москву нелегкая принесла? Ох и мерзкая была баба! Образования – четыре класса да три коридора, двух слов связать не могла, но зато гонору – как у герцогини. Вообразила себя красавицей и решила, что раз уж она так хороша, то все вокруг ей за это должны. Пока они не поженились, она еще как-то сдерживалась, скромницу из себя строила. Но родители, профессор с женой, уже тогда догадывались, что она за штучка, пытались сына отговорить от свадьбы с ней – да он уперся. Он тихий такой был, застенчивый, знаешь, из породы очкариков – женщины на таких не очень-то западают. И эта девица, Зоя ее звали, быстренько его к рукам прибрала… Вот тогда и закончилась у нас спокойная жизнь. Сначала родители с сыном ссорились, психовали, потом Зоя эта, наперекор их воле, заполучила штамп в паспорте и московскую прописку – и тут уж она как с цепи сорвалась. Вечно что-то требовала от мужа, и платье ей не платье, и шуба не шуба, и побрякушки не побрякушки… Ни родителям мужа, ни сестре его младшей житья не давала. Мешали ей все, понимаешь!.. Дня в доме не проходило без скандала.
– Ну, такую-то и не грех было б током шарахнуть, – заметил я.
– Теперь я тоже так думаю, – согласился Бор. – Но тогда сдерживался еще. Только грустил, слушая, как они ссорятся.
– А дальше что было?
– Да ясно что… Профессора с женой Зоя быстро в гроб вогнала, так и ушли они друг за дружкой, с разницей меньше года. Дочка их сразу после института из дома сбежала, уехала по комсомольской путевке целину поднимать, так Зоя, едва только дверь за золовкой закрылась, сразу как-то ухитрилась ее из квартиры выписать. В домоуправлении, что ли, кого-то подмазала… А муж ее с горя спился. Ему, по-хорошему, алкоголя вообще было нельзя – больное сердце. А Зоя и покупала сама, и наливала, и подносила после каждого скандала, вот мол, давай выпьем за примирение… Ну и добилась своего. Схоронила его молодым еще совсем, сорока ему не исполнилось, и осталась одна в этой квартире. Думала, заживет в свое удовольствие. Но не тут-то было!
– Ты не дал? – догадался я.
– Угу, – кивнул Бор. – Очень уж я разозлился тогда на нее!.. Да и жаль мне их было – профессорскую семью… Вот я и начал забавляться, как у нас, домовых, водится. Сперва просто бегал у нее за спиной, шумел в других комнатах, вещи ронял… Ну, а дальше – больше…
– И молодец! – одобрил я. – С такой стервой только так и надо было. И что же ты, прибил ее в итоге?
– Нет, ну зачем же, – поморщился домовой. – Я же не душегуб какой-нибудь! Просто из квартиры выселил. Думал, новые жильцы будут лучше… Да куда там! Чем дальше – тем хуже и хуже. Один мужик пил как извозчик, жену колотил чем попало, сына, лет пять тогда мальчишке исполнилось, в кладовке запирал, один раз даже на всю ночь… Ну я и не выдержал. Он, мужик этот, полез как-то лампочку в люстре менять, а я взял, да и пнул со всей силы по стремянке… После них еще одна семья жила, тоже приезжая откуда-то из провинции. С ними дед старый, дряхлый совсем, ему уже даже вставать трудно было. Так они его каждым куском попрекали, вечно орали на него: «Когда ты уже сдохнешь!» При нем я еще сдерживался, а как они его в гроб вогнали, такое веселье им устроил – вылетели из квартиры, как угорелые! Тогда-то я и решил, что, похоже, в этом доме мне уготована роль ангела мести…
