Ниточка эта лопнула, когда она увидела, что туннель закрыт и свет за стеклянной дверью погашен. Она начала дергать дверь, кричать: «Молли, Молли!»… прижалась лбом к двери и пыталась что-то разглядеть в непроглядной темноте. Побарабанила в дверь кулаками и, обессилев, села на асфальт, опершись спиной о стекло.
Изабелла? Изабелла? ИЗАБЕЛЛА! Думай!
Они ни за что не погасили бы свет, не проверив, не остался ли кто-то в туннеле. Мало ли кто – пьяные, наркоманы, заигравшиеся дети… Значит, кто-то заметил брошенного ребенка и отвез девочку… куда? В полицию? Разумеется, в полицию.
Полиция…
И что она скажет? Вполне может быть, что за такие поступки есть статья в Уголовном кодексе. Что-нибудь вроде «неоказания помощи», «преступной халатности»… мало ли что там есть, в Уголовном кодексе. К тому же она пьяна. Можно и в тюрьму угодить. Молли у нее точно отберут… Так не пойдет. А даже если и не отберут – ее дикая выходка превратится в главную новость дня. Все начнут указывать пальцем. Потенциал сплетен неисчерпаем. Все от нее отвернутся.
Эта та, что бросила своего ребенка… какое бессердечие… ужас, просто ужас… всегда чувствовала: что-то с ней не так.
Она с трудом собралась с мыслями, встала и прочитала вывеску. Туннель открыт с семи утра до десяти вечера. Значит, его закрыли буквально через несколько минут после того, как она оставила там Молли.
Кто-то ее похитил.
Звучит правдоподобно. Повторила вслух:
– Кто-то ее похитил. Я хотела только… встретила знакомого у «Зиты». Десять секунд, не больше. Повернулась – а коляски нет.
Изабелла несколько раз, с трудом сдерживая шаг, прошлась вперед-назад по Биргер Ярлсгатан, проверяя и шлифуя версию. Когда все элементы пазла встали на свои места, набрала 112. Пока разговор переключали из одного подразделения в другое, она искусала до крови ноготь на указательном пальце. Становилось все труднее дышать. Больше всего ей хотелось упасть на асфальт, прямо здесь – упасть и заснуть.
Время шло к полуночи. Молли не было в одном из ближайших отделений полиции.
– Но где-то же она должна быть! – закричала она в трубку.
– Говорит дежурный Норрмальмского отделения полиции. Оставайтесь там, где вы находитесь. Сейчас подъедет патрульная машина, вы дадите подробное описание девочки и еще раз расскажете, как все произошло. А сейчас не могли бы вы еще раз…
Изабелла нажала кнопку отбоя. Она уже начала путаться в показаниях. С трудом подавила позыв на рвоту. Толпа ищущих развлечений на Биргер Ярлсгатан не убывала. Она свернула на Туннельгатан – там потише. Прислонилась к перилам, посмотрела на вход в этот проклятый туннель, и ее точно ударило током.
Там, за дверью, стояла Молли. Прижалась к стеклу носом и руками и, не мигая, смотрела на мать.
Изабелла судорожно проглотила слюну.
– Молли… девочка моя… Прости меня, малышка… Они скоро приедут, не бойся. Я никуда не уйду, буду здесь сидеть, пока они не приедут.
Молли смотрела ей прямо в глаза. Выражение лица не изменилось – в нем не было ни страха, ни радости, ни злости. Постояв так с минуту, она отлепила руки от стекла, повернулась и пошла в глубь туннеля. Через несколько секунд ее светлая курточка растворилась во мраке.
Изабелла начала колотить ладонями по непроницаемому, скорее всего, пуленепробиваемому стеклу:
– Молли! Молли!
Она билась в истерике, пока не подъехали полицейские. Они открыли туннель и выкатили Молли, которая, оказывается, как ни в чем не бывало уселась в свою трехколесную колясочку.
Изабелле, конечно, повезло, что она увидела Молли за стеклом: иначе как бы она объяснила требование открыть туннель? Откуда ей знать, что девочка в туннеле?
И надо же – есть правило: туннель проверяют перед закрытием. И свет не гасят. Несколько нелепых совпадений – временный охранник, так называемый летний викарий, нечетко знающий правила, и еще что-то там с щитком предохранителей. И еще более ошеломляющее совпадение – подумайте только! Ее ребенка похитили как раз в тот день, когда мало того что туннель не проверили, еще и случилась обесточка.
Вся эта цепочка случайностей и привела к тому, что Молли провела почти два часа в темном, наглухо запертом туннеле.
Что девочка чувствовала, что передумала – Изабелла так никогда и не узнала. Но ее истерики и вспышки ярости с тех пор прошли. Как рукой сняло – беспричинные скандалы прекратились.
Петер, приехав со сборов, удивился – какие перемены к лучшему! Ее не узнать!
Перемены – да, но к лучшему ли? Уверенности не было. Конечно, приятно выспаться как следует ночью, но далеко не так приятно проснуться и увидеть, что Молли стоит у твоей кровати и смотрит все тем же странным, немигающим взглядом, каким смотрела из-за дверей туннеля. Конечно, замечательно, что она не липнет к ноге часами… но странно и беспокойно, что вместо этого она забирается в гардероб, сидит там часами и что-то бормочет. Постепенно прошло и это; она стала похожа на других детей… похожа, но не совсем. В ней было какое-то неестественное, путающее спокойствие, и это спокойствие обеспечивало ей роль безусловного командира среди четырех-пятилеток. Они послушно выполняли все ее приказания. Если бы она велела им есть гравий, они бы покорно набивали рот камнями.
* * *
В пучке осталось только пять вешек. Стефан остановил машину. Посмотрел на Эмиля, но тот покачал головой и молча протянул вешки отцу.
– Что с тобой, малыш? Молчишь и молчишь, как в рот воды набрал.
– Ничего.
– Хочешь выйти и поставить вешку?
Мальчик молча помотал головой.
Эмиль не хочет ставить вешки. Он вообще не хочет выходить из машины, пока они не вернутся в лагерь. Там, снаружи, опасно. Может быть, и в машине не совсем безопасно, но все равно спокойнее.
А когда вернутся? Что делать дальше?
Мама наверняка уже обнаружила, что они с Молли сделали с газовым шлангом. Наверное, это очень плохой поступок. Эмиль не очень понимает, почему такой уж плохой, но ясно чувствует: мама рассердится. Именно поэтому он напросился поехать с папой.
Молли отрезала шланг у себя и заставила Эмиля сделать то же самое в папином кемпере. Зачем он это сделал? Знал же – ничего хорошего… лучше об этом не думать.
Эмиль достал с заднего сиденья бинокль, накинул ремень на шею и поднял к глазам. Очень дорогой бинокль, специально для наблюдения за птицами. Папа говорит, это самая дорогая штука из всех, что у него есть. Если еще ко всему прочему и бинокль сломать – будет настоящая катастрофа.
Покрутил, как учил папа, колесико наводки на резкость. Только не на что наводить – все одинаково зеленое и голубое.
Или?
Очень медленно, по миллиметру, Эмиль покрутил колесико, пока фигура не стала более или менее четкой.
