– Надеюсь, поможет, – только и сказал фермер и опять опустился на корточки.
– Спасибо огромное, – сказал Петер и полез в задний карман брюк за бумажником, но Леннарт скорчил гримасу и предостерегающе поднял руку.
– Не смеши, – сказал он. – Ты за кого нас принимаешь? И, кстати, что нам делать с твоими деньгами? Здесь-то?
Петер убрал руку. Тем более что сообразил: у него и бумажника с собой нет – лежит в кемпере. Посидел немного, глядя, как фермеры аккуратно сыплют семена укропа в самую маленькую из трех ямок.
Слаженные и синхронные движения… Когда они закончили, Петер не удержался:
– Извините, я тоже не хочу лезть в вашу жизнь, но… как это получилось, что вы отдыхаете таким образом?
Леннарт и Улоф переглянулись непонимающе, и Петер почувствовал, что мысль надо развить.
– Я имею в виду… довольно необычно.
Зря спросил. Испортил хорошую, трогательную минуту. Он же прекрасно знает, насколько щекотливым может быть подобный вопрос.
Но нет. К его облегчению, ответ Леннарта прост, но от того еще более необычен.
– Ну… так вышло, что наши жены, Ингела и Агнета, поехали вместе отдыхать. На Канарские острова. А потом вернулись и через неделю усвистали. Обе усвистали.
– Усвистали? – Петер впервые слышал такое выражение.
– Ну да. Должно быть, договорились там, на пляже. И решили, что так им лучше. И усвистали. Не вместе, а кто куда.
– Семь лет назад, – вставил Улоф.
– Но… как же это можно – просто так взять и усвистатъ? Так ведь не делают…
– Не. Не делают. А они сделали.
– И мы остались одни, – продолжил Улоф, – и потихоньку поняли… как бы получше сказать? Поняли, что незачем мучиться в одиночестве, раз мы такие старые друзья.
Леннарту было нечего добавить: он кивал чуть не на каждое слово. И Петер тоже покивал. Он хотел бы задать еще пару вопросов, но не знал, как их сформулировать, чтобы не показалось, что на этот-то раз он точно лезет в чужую жизнь. Они сидели и молчали, пока тишину не нарушил грохот.
Петер обернулся. Стефан свалился со стула на крышу кемпера.
* * *
Жестяная банка с хлебом… печальное зрелище. Три вялых, будто ватных ломтя белого нарезного хлеба того сорта, что можно есть, лишь подсушив в ростере. Может быть, сделать гренки, или, как их называют, французские тосты? Тут Карина вспомнила, что и спирта для походного примуса осталось очень мало. Надо экономить. По крайней мере, пока им не вернут газовый шланг. И вспомнила шведское название французских тостов – «нищие рыцари». Почему рыцари и почему нищие?
Намазала хлеб маслом и начала строгать сыр, то и дело поглядывая на Эмиля. Мальчик успокоился и занялся лего.
Нужна осторожность. История с шлангом… по-видимому, очень чувствительна для мальчонки, и она мучительно пыталась понять – почему? Почему он так реагирует?
Она поставила тарелку с бутербродами перед Эмилем с таким грохотом, что вздрогнула и не сразу сообразила: грохнула не тарелка, а что-то упало на крыше кемпера – очевидно, Стефан спрыгнул со стула.
– А что делает папа?
– Пытается оживить телефон.
– Чтобы можно было звонить? – спросил Эмиль с набитым ртом.
– Именно так.
– В полицию?
Что на это ответить? В самом деле – куда? Куда имеет смысл позвонить? Тому, кто нарисовал кресты на кемперах? Но этот крестоносец, кажется, не оставил номер…
– В пожарную команду, – предложил Эмиль, увидел, что мама улыбнулась, добавил: – Или в парикмахерскую.
Карина прекрасно понимала: отчаянные попытки Стефана наладить связь продиктованы одной целью – позвонить родителям. Ей-то звонить некому. Вообще некому. Родители умерли, а с бывшими друзьями она порвала. И рвать-то особенно было не с кем – многие поумирали, а остальные сидели по тюрьмам. Все ее близкие здесь.
Эмиль мужественно прожевал сухой бутерброд и с гримасой отвращения сделал пару глотков тепловатого молока. Но ничего не сказал. Остался один ломоть хлеба и полпакета хрустящих хлебцев.
Надо срочно отсюда выбираться.
Немыслимое, нелепое положение. Как они здесь оказались? Выдернуты из нормальной жизни, даже не выдернуты, а вычеркнуты – как еще объяснить эти кресты…
Она взяла несколько кубиков лего, слегка подбросила на ладони. Что же это за гигантская рука, которая подняла их кемперы, как эти кубики, подмяла, помедлила и швырнула на это непостижимое, не описанное ни в каких географических справочниках, бесконечное поле?
Ее зазнобило – настолько грозной и мистической представилась ей эта картина – рука, сгребающая в горсть человеческие жизни.
Нет, это настолько противоречит всем тысячелетиями законсервированным в мозгу смыслам и представлениям, что она наверняка ошибается. Что-то произошло с углом зрения. Если привыкшего к двухмерному миру муравья посадить на шар, он никогда не сообразит, что если двигаться вперед и только вперед, он может вернуться на исходный пункт. Муравей не в состоянии представить шар, поскольку шар для него – понятие неизвестное. Что-то в этом роде произошло и с ними… Как можно направить ход мыслей в не только непривычное, но и вообще незнакомое русло?
– Что ты, мама?
Эмиль смотрит вопрошающе – должно быть, его напугал вид погрузившейся в размышления матери. Оказывается, она сильно сжала кубик лего – так сильно, что он врезался в кожу и оставил красные следы на ладони.
– Ничего, малыш. Просто думаю.
– Давай построим что-нибудь?
На крыше тихо – должно быть, Стефан по-прежнему пытается найти мобильную сеть. Конечно, надо подождать, пока он спустится, – как можно уехать и оставить Эмиля одного?
– Что будем строить?
– Крепость. Неприступную крепость. – Эмиль уверенно положил на стол базовую плату и приступил к квадратной раме. – Надо сделать толстые стены, чтобы выдержали осаду.
Карина включилась в игру. Она оставила просвет в одной из сторон рамы, но Эмиль немедленно защелкнул еще пару кубиков и закрыл промежуток.
– А дверь? – удивилась Карина.
Мальчик покачал головой.
– Двери не будет.
Он поставил посреди готового фундамента три фигурки рыцарей и начал наращивать стены.
– А эти как сюда попали? – Карина показала на рыцарей в латах. – Если нет двери?
Эмиль с упреком посмотрел на мать – как можно быть такой несообразительной?
– Дверь была. Но они ее замуровали.
– О’кей… а зачем?
– Я же сказал, – Эмиль вздохнул и объяснил учительским тоном: – На случай атаки. Чтобы враги не проникли в крепость. – Он посмотрел на мать, чтобы удостовериться, понимает ли она его замысел, и на всякий случай добавил: – Дверь – слабый пункт.
