Она знала много молитв. Множество церковных молитв, а еще больше своих собственных. Почти все молитвы она обращала к Отцу Небесному, Создателю всего сущего на Земле. Но в крайних случаях, когда она действительно рассчитывала на немедленную и оперативную помощь, она обращалась не к Богу. Как, например, когда она была беременна Альбертом и врачи сказали, что выкидыш неизбежен.
Нет, когда все возможности исчерпаны, она обращалась не к Господу. Господь – да простит Он еретическую мысль – всего лишь мужчина, властный и склонный к осуждению. И только другая мать, женщина, только Дева Мария может ее понять и помочь.
В кухне что-то треснуло. Майвор обратила взор в бесконечную вселенную души, туда, где Мария должна была бы открыть ей объятия.
Царица моя Небесная, Богородица, заступница несчастных и странников… – горячо зашептала Майвор. – Помоги нам в тяжелый час, прости грехи наши, ибо несть им числа, как песчинкам на берегу. Укажи нам путь из этого… ада.
Она прислушалась.
Нет ответа. Только потрескивание ломающихся где-то досок.
– Где ты? Дорогая моя, милая, вечная… где ты?
Молчание. Оглушительное молчание.
До этого момента, несмотря на весь ужас их положения, они как-то держались. Майвор знала, что, если нужда и в самом деле велика, а крик о помощи исходит из глубины души, она обязательно дождется ответа. Так было всегда.
Но не в этот раз. Ждать помощи неоткуда. Она погрузилась в необозримый океан одиночества, и на нее снизошло откровение.
* * *
– Подушки тоже! И коврики!
Стефан стоит на лесенке, принимает у Карины все, что попадет под руки, и лихорадочно пытается заполнить пространство между крышей и полом антресолей, который одновременно служит потолком для кухни. Единственный шанс – надо надеяться, что этот ядовитый дождь не вечен, когда-то он кончится. И антресоли дают возможность создать своего рода изоляцию, которая если не воспрепятствует, то, во всяком случае, замедлит процесс.
Стефан еще не пришел в себя после инцидента с Дональдом, но сейчас не до переживаний. На кону стоит жизнь, их жизнь. Он ощущал себя фигуркой из «Нинтендо», на которой играл Эмиль, неким Рэббитом, – механически двигал руками и ногами, в то время как кто-то сидел за пультом и нажимал кнопки и рычажки. Подняться по лесенке, спуститься по лесенке, увернуться от жгучих капель, постараться уцелеть – как в игре, до следующего уровня. Заработать лишнюю жизнь.
– Спальные мешки в шкафу!
Странно: еще возникают какие-то мысли. Он даже говорить может, выкрикивать команды и со стороны наверняка кажется разумным существом. На самом деле он Рэббит, и единственное, что ему доступно, – вытаращить сумасшедшие глаза, распахнуть рот и завопить:
– А-А-А-А-А!
– Папа!
Стефан словно очнулся. Неужели он и в самом деле выкрикнул это дурацкое «А-а-а-а-а»? Не удивительно, что мальчик испугался.
– Папа!
– Да, малыш?
– Мои друзья! Они остались в алькове!
– Быстро давай фонарик!
Эмиль схватил с кухонного стола карманный фонарик и протянул отцу. Стефан поднялся на одну ступеньку и заглянул в темный альков.
А-а-а-а-а-а!
Дождь уже прожег потолок кемпера в десятке мест. На глазах тлело белье на кроватке Эмиля, дымилось почти все, что он успел забросить на антресоли. В воздухе стоял ядовитый, перехватывающий гортань туман, сгущающийся с каждой новой каплей.
– Малыш… это невозможно.
Даже если бы Эмиль сказал что-то вроде «ну пап, ну пожалуйста» или «папа, ты должен», Стефан не полез бы на антресоли, хотя и знал, как много значат для Эмиля Бунте, Хипхоп, Бенгтсон и другие. Куда бы они ни ехали, все пять зверушек ехали с ними – в каком-то смысле это были его ближайшие друзья. Но как быть? Невиданной едкости кислота капает чуть не со всего потолка, и до зверушек Эмиля не добраться.
Но Эмиль промолчал. Должно быть, понял, что задача непосильная даже для папы. Глубоко вздохнул и сглотнул слезы. Даже заплакать себе не позволил. У Стефана чуть сердце не разорвалось от жалости и нежности.
Он посветил фонариком в туман. В конусе света, в другом конце антресолей он заметил рысенка Сабре.
Услышал голос Карины.
– Мальчик мой, надо дождаться, пока все это кончится… Стефан, что ты делаешь?! Нет!!!
Стефан завернулся в банное полотенце, прикрыл голову и спину и полез на антресоли.
Пока все это кончится… а если не кончится?
Это была соломинка, сломавшая спину верблюда. Он понял: все усилия защититься от дождя бессмысленны. Все равно кончится тем, что они прижмутся друг к другу и будут ждать, когда на них упадут первые смертельные капли. А у Эмиля даже не будет его любимых игрушек в утешение… чтобы обнимать их, когда папа и мама уже…
А-А-А-А-А-А!
…уже не смогут его защитить.
Эта мысль невыносима. И Стефан пополз вперед, не слушая отчаянные крики Карины.
Первые метры он ничего не чувствовал, только слышал, как несколько капель мягко шлепнулись о толстое полотенце. Не чувствовал и запаха, поскольку задержал дыхание, чтобы не дышать едким туманом. Но глаза щипало невыносимо. Наконец он протянул руку и ухватил свалявшуюся шерсть рысенка.
И в ту же секунду на руку упала капля. Начало жечь спину – полотенце уже не защищало. Словно раскаленные гвозди. Он собрал всю свою волю, чтобы не кричать, прикусил губу, похватал остальные игрушки, и в какую-то секунду…
А-а-а-а-а! А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!
…и в какую-то секунду не мог решить: возвращаться или остаться здесь, на антресолях.
Я останусь здесь. Мое тело – тоже изолирующий материал, я могу подарить жене и сыну несколько лишних минут.
Но когда героические намерения вступают в противоречие с невыносимой физической болью…
Я сгорю здесь… я уже горю…
…они побеждают боль.
Это уже не гвозди. Огромный раскаленный утюг прижимает спину, и крик боли не удержать.
Стефан закричал, развернулся, оттолкнулся, как в плавательном бассейне, ногой от стены и на локтях, сжимая в охапке плюшевых зверей, пополз к лесенке. Не выдержал и вдохнул – точно тысяча липких, колючих нитей забили носоглотку. Он мучительно закашлялся, но продолжал ползти. Теперь он не только чувствовал, но и слышал. Он слышал отвратительное шипение, слышал, как горит кожа на спине, – будто кусок свинины бросили на горячую сковородку.
Стефан почти вслепую добрался до люка и перевалился через бортик.
Очевидно, сработал инстинкт самосохранения. Он перевернулся в воздухе и упал на живот, на охапку мягких плюшевых зверей. Но все равно ударился плечом, а лбом треснулся в крытый тонким линолеумом металлический пол. В мозгу вспыхнули сотни созвездий.
