Каждую ночь я сбегала в северное хранилище и старалась провести рядом с метлой хотя бы пару часов. Эвис в это время обычно охотилась, а я по капле вливала свет в драгоценный артефакт.
Жизнь в академии постепенно входила в русло. И в какой-то момент я даже понадеялась, что отмеренные на мою долю сюрпризы закончились. А потом одна ночь изменила все.
* * *
Деревья в парке почти облетели. Окно из моей комнаты выходило на лиственную его часть, и с каждым днем я все отчетливее замечала просветы между чернеющими ветками. Ветер становился холоднее и злее. Словно дикий пес, он налетал на еще не опавшие листья, трепал их, обрывал и гнал вдоль парковых дорожек. Но не игриво, как раньше, а гневно, с нескрываемым раздражением. Порой в его нетерпимости мне виделась воля надвигающейся зимы. И ветер, будто ее посланник, стремился подготовить мир к прибытию своей госпожи.
Магистры и лернаты сменили легкие одежды на теплые. На плечах артиэлл появились меховые горжетки, сэлы укутались в вязаные палантины, а мэлы надели поверх платьев толстые кофты. Я пока довольствовалась найденной в сундуке шалью из козьей шерсти, но скоро она перестанет спасать от холода, а значит, придется выбраться в город.
Эртентон находится всего в полутора часах езды от академии, и если получить разрешение, то за день можно успеть посетить несколько магазинов и вернуться. Вот только чтобы получить это разрешение, придется обратиться к Гордину Руаге — писчему и правой руке Мак-Фордин. А напоминать директору о моем существовании не хотелось. К счастью, я умею терпеть холод, так что пока вопрос о поездке в город меня не беспокоил.
Закончив с докладом по маскотам — спутникам темных ведьм и колдунов, способным накапливать и усиливать мощь своего хозяина, я скрутила свиток, перевязала его и, отложив в сторону, посмотрела на Эвис.
— Пойдем?
Та затопала в нетерпении, перебралась мне на ладонь и с готовностью нырнула в карман. Я вышла в коридор.
Академия спала, закутавшись в кокон тишины и спокойствия. В первый месяц, помню, я боялась этого безмолвия, потом привыкла. Как и говорил Арден, детям тьмы никто не запрещал ночные вылазки. Однако напряженное расписание занятий и бурный ритм самой академии выматывали лернатов настолько, что почти все они засыпали ближе к полуночи. Лишь дважды за прошедшие недели я видела чужие тени в пустых коридорах.
Сегодня переходы были безлюдны. Уже без помощи Путеводного света я уверенно добралась до северного хранилища и, приоткрыв дверь, нырнула в царство сломанных артефактов. Эвис тут же убежала охотиться, а я направилась к метле.
— Привет, Сельва, — улыбнулась ей, привычно опускаясь на стоящий рядом ящик.
Наречение — особый ритуал, укрепляющий сцепку ведьма — метла. Обычно его проводят после первого совместного полета — для усиления достигнутой связи. Говорят, это очень красивое событие.
Почувствовав, что метла готова подпустить к себе, ведьма начинает плести украшение, насыщая его своей силой. В это время более опытные ведьмы определяют по звездам подходящую для проведения ритуала ночь. Едва она наступает, все дочери Лунной империи, обладающие метлами, собираются вместе. Их, как и темных метел, немного.
Юная ведьма, облаченная в свободное платье, вяжет готовое украшение на оголовок метлы, а после совершает первый полет. Она взмывает над местом проведения ритуала, очерчивает его в воздухе и приземляется в самый центр — в выложенный ивовыми прутьями и черными бузинными ягодами круг. Именно в нем ведьма дает имя той, что станет верной подругой до самой смерти.
Всю оставшуюся ночь ведьмы летают под полотном Полуночной Матери, приветствуя в своих рядах новенькую. И неважно, какого цвета кольцо на ее пальце, если метла признала ее достойной — она действительно достойна. Она — драгоценность.
В моем же случае никто не проводил ритуала. Да и я не рискнула ждать, опасаясь, что темнота, насильно подсаженная в артефакт, вновь возьмет верх над светом.
Едва почувствовав отклик метлы, я ухватилась подрагивающими от волнения пальцами за древко, села и решительно оттолкнулась от пола. В хранилище особо не полетаешь — места почти нет, стеллажи стоят слишком близко друг к другу, а потолок нависает слишком низко. Но все же я рискнула.
Лишиться опоры под ногами оказалось страшно. Я помню, как перехватило дыхание, едва мы зависли над верхними полками, и как екнуло сердце, стоило метле плавно полететь вперед. Но еще я помню восторг. Чистый, яркий и бесконечно пьянящий.
В ту ночь я задержалась в хранилище дольше обычного. Вместе с Эвис мы принялись выбирать имя. Метла тоже не оставалась в стороне: на каждый понравившийся вариант она отзывалась теплом, на непонравившийся — холодом. Имя Сельва пришлось по душе нам всем. На том и порешили.
За неделю, минувшую с первого полета, я все больше привыкала держаться на метле и все легче улавливала отголоски ее эмоций. Сельва желала большего. Она устала от долгого томления в давящих стенах — ей хотелось свободы, хотелось подняться выше, полететь быстрее… И с каждым днем ее нетерпение росло.
Поддаваться ему было страшно. Мы долго спорили с Эвис, решая, как поступить, пока не пришли к выводу, что не можем потерять только-только наладившуюся связь. А значит, придется рискнуть.
Место для полета я выбирала с особой тщательностью. Блуждала по академии, словно призрак, и изучала каждый закуток. Наконец я нашла то, что искала.
Дальней частью парка почти не пользовались — слишком густо там росли деревья, только вдоль тропинок и получалось ходить. Да и добираться до нее неудобно. Но для меня та часть подходила идеально. Причем не только удаленностью, но еще и тем, что ее огораживала глухая стена. Сомневаюсь, что ночью кто-то может специально караулить меня у окна, но осторожность лишней не бывает.
— Готовы? — спросила я у метлы и вернувшейся с охоты Эвис.
Получив волну тепла и уверенный «топ» в ответ, я посадила ящерицу в карман, ухватила Сельву за древко и осторожно прокралась к выходу. У двери я на секунду замешкалась, набираясь смелости, потом уверенно ее толкнула и мышкой выскользнула в приоткрывшуюся щель.
Метлу я прижимала к себе плотно-плотно, стараясь слиться с ней тенью. Перед каждым поворотом замирала, прислушиваясь к доносящимся звукам, осторожно выглядывала и лишь после этого продолжала путь. Двигалась перебежками, стараясь ступать бесшумно. В одном из коридоров я увидела чью-то тень и спешно спряталась за выступом. Выждала несколько секунд, выглянула снова и убедилась, что проход чист.
Сердце стучало как у мышонка — взволнованно и быстро. В крови закипал восторг.
Покинув академию, я бросилась к ближайшим деревьям, нырнула под их сень и, прижавшись к шершавому стволу, попыталась отдышаться. Потом украдкой огляделась по сторонам и припустила дальше.
Когда я добралась до нужной части парка, сердце, казалось, билось где-то в горле. Воздух, проникая в грудь с частыми вздохами, обжигал холодом.
