— То могло быть недоразумение! Почему ты так против Хэйдена? Ему безразличен цвет моего камня! Если Луна свяжет нас до моего выпуска, я могу перейти сразу в его род, и тогда никто — никто! — не узнает, что род Мак-Мора был запятнан почти бессильной темной. Разве не этого вы с матушкой всегда хотели — чтобы Недоделок исчезла? И я исчезну!
Ложь, мечты, догадки — слова смешивались, точно ингредиенты в зелье, кипели во мне и срывались с языка обжигающими каплями.
— Ты правда настолько наивна? Хватит предаваться грезам, Илэйн! Не веришь мне, спроси у своего… нареченного, — с презрением выплюнула сестра, — действительно ли он случайно оказался возле тела той халцедоны.
Взгляд зеленых глаз метал молнии, но в самой его глубине, за тяжелыми грозовыми тучами и вспышками ярости, я видела тень беспокойства.
— Почему ты не говоришь мне всего? — спросила, пытаясь мысленно дотянуться до той тени, поймать ее, понять. — Почему не объяснишь истинных причин?
— Потому что ты слаба, Илэйн! — отрезала Мойра.
Ее грудь часто вздымалась, крылья носа гневно трепетали. Но с каждым вздохом ярость все больше отступала, и на ее место приходила усталость. Казалось, такие разговоры нравились сестре даже меньше, чем мне. Но тогда ради чего она возвращается к ним снова и снова?
— А еще ты до опасного самоуверенна и, как все темные, не умеешь вовремя останавливаться, — продолжила она спокойнее. — Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься… точнее, уже ввязалась. И чем это для тебя может обернуться, — закончила она совсем тихо.
Осознание пришло в секунду. Словно последний кусочек цветного стекла занял свое место в витраже и закончил узор.
Крупицы силы — те самые, что отличают ведьм от колдунов, — в Лангарии были особенно развиты. Они даровали ей возможность говорить со звездами. Но не так, как это делает Лей-Тора. В отличие от магистра, которая звезды «читает», Лангария их «слышит». Причем порой настолько отчетливо, что может заглядывать в будущее.
— Матушка снова их услышала? — спросила я осторожно.
Мойра отвернулась, недовольно дернув плечом.
Я знала, почему она злится. Звезды обычно безмолвствуют и заговаривают лишь тогда, когда должно случиться что-то по-настоящему важное. Матушка рассказывала, что слышала их лишь дважды за всю жизнь. Именно прислушавшись к ним, она решила связать нить своей судьбы с изумрудом, а не с сапфиром, как собиралась изначально.
С рождением Мойры, а потом и меня, звезды замолчали. Но сестра всегда втайне наделась, что однажды они вновь пробудятся и дадут знак. Ей, Мойре. А выходит, звезды выбрали Недоделка. Думаю, именно поэтому сестра не хотела объяснять мне всех причин — завидовала.
— Что они сказали? — я подалась вперед и, не дождавшись ответа, тихо позвала: — Мойри?
Сестра вздрогнула, услышав ласковое обращение. Повернулась и смерила меня долгим взглядом.
— Ты действительно не умеешь отступать, — произнесла она устало. — И ты умрешь, Илэйн. От рук наследника севера — Хэйдена Морроубрана.
ГЛАВА 30
Минуло больше часа с того момента, как ушла Мойра. Первые минут десять я не могла пошевелиться: тело будто одеревенело, мысли застыли. Даже притопывающая в беспокойстве Эвис не могла меня растормошить. А потом, едва смотря по сторонам, я сняла с кровати одеяло, закуталась в него и встала у окна.
Я глядела в ночное небо, на звезды, определяющие наши судьбы, и думала о Полуночной Матери. Наверное, она действительно ненавидит светлых детей. Иначе почему посылает мне одно проклятие за другим? Почему, стоит мне поверить, что кто-то готов протянуть мне руку помощи, эту руку у меня отнимают?
Однако я не хотела позволять себе предаваться унынию. Гнала тоскливые мысли прочь и упрямо кусала губы. Не сдамся! Как бы трудно ни было, не сдамся.
Вернувшись на кровать, я посмотрела на замершую рядом Эвис. Вздохнула, собираясь с мыслями, а потом заговорила. Я рассказывала ей, как жутко звучали десятки безжизненных голосов горгулий под потолком трапезной. Насколько это страшно — понимать, что тебя вот-вот поймают. И как отпускает страх в последние мгновения, когда мысленно уже перешагнул черту. Я делилась пережитым облегчением — таким, от которого собственное тело начинает казаться невесомым, и чувством спокойствия, которое может подарить сильная рука на талии и уверенность во взгляде. Я рассказывала об отчаянии Ардена и о ритуале, что способен ему помочь. О двух приглашениях на зимние праздники и о сомнениях…
Эвис внимательно слушала, иногда взволнованно переступая лапами, а иногда — едва касаясь, будто поглаживая. И я чувствовала, как страхи пережитого тают, как невидимая пружина, до этого сжатая, медленно распрямляется. Напряжение отступало.
Раньше я и не догадывалась, как много значит возможность быть услышанным. Теперь же ощутила все грани этого чувства, и губы непроизвольно растянулись в полуулыбку.
Нет, моя жизнь все еще в опасности, секретов у меня по-прежнему слишком много, но я вдруг почувствовала, что больше не одна. И мне не нужно тащить непомерный груз в одиночку. Теперь нас двое.
Присутствие Эвис, ее молчаливая поддержка наполнили меня силами, подарили уверенность. И впервые за очень долгое время я заснула с улыбкой. Какие бы еще трудности ни притаились впереди, какие бы тайны ни ждали на узелках моей нити, я со всем справлюсь.
* * *
Утро нового дня я встретила полная сил. Умываясь, заплетая волосы и застегивая длинный ряд пуговиц, бегущих от воротника к поясу, я составляла мысленный план.
Мойра права: мне следует расспросить Хэйдена насчет той халцедоны. И выводы я стану делать лишь после разговора. Затем нужно поговорить с кэллером и попытаться убедить его взять для меня книгу. Узнать все про ритуал. А по ночам продолжить навещать Сельву. Я не имею права опускать руки из-за одного промаха!
После завтрака, как обычно шумного, мы с мэлами зашагали на геомантию. Настроение было приподнятым. Причем не только у меня. Киган и Ллоса вновь привычно перешучивались, Морриган подначивал друга, я решила изменить привычке держаться молчаливым наблюдателем и встала на сторону Ллосы. Мэлы, заметив это, довольно заулыбались.
В геомантической пещере было на удивление свежо. Сыростью почти не пахло, хотя стены привычно покрывал мелкая испарина. С кончиков сталактитов срывались тяжелые капли. Ударяясь об пол десятки, сотни раз, они наполняли пространство ритмичным стуком.
Артиэлл Акель Роун, как всегда, уже ждал лернатов. Все в тех же пыльно-черных одеждах, с густыми усами, спускающимися до самого подбородка, и аккуратно зачесанными волосами.
Заходя в пещеру, лернаты безошибочно находили его взглядом, улыбались и склоняли головы в приветствии. Не знаю, догадывался ли Роун, но ему халцедоны кланялись ниже, чем остальным магистрам. И в этих лишних сантиметрах скрывались молчаливые, но самые искренние уважение и благодарность.
