Я дернулась, словно пойманная за чем-то постыдным, и усилием воли заставила себя расслабиться.
— Хочу, чтобы ты знала, — холодно продолжила Мойра. — Я была против твоей учебы в академии. Я чувствовала, что рано или поздно все закончится… так, — она обвела взглядом решетку и стены моей темницы. — Ты ведь понимаешь, что тебя ждет?
— Обряд изгнания сути, — кивнула я хмуро.
— И? — сестра подалась ближе. — Стоили эти несколько месяцев того, чтобы умереть? Навсегда быть вырванной из полотна Полуночной Матери? Ты ведь могла остаться дома и…
— И что? Жить призраком до конца своих дней? Прятаться в комнате, едва заслышав голоса гостей у парадной двери? Не обрести друзей, не познать любовь, не выяснить, как много я могу на самом деле? Может, для кого-то это и жизнь. Но точно не для меня. Пусть мне не удалось обрести свободу, но я хотя бы попыталась.
Мойра качнула головой.
— Ты идеалистка, Недоделок. Непонятно только, твое ли это качество или твоей природы.
Я пожала плечами, не видя особой разницы. Мой свет, мои принципы, все то, во что я верю, — это и есть я.
— Но если вы знали, то почему отпустили? Почему… не убили?
— Мы убили. Только не тебя.
— Что?
— Неважно. Если все получится, поговорим потом. А сейчас, — она запустила руку в складки плаща и достала объемный пузырек, заткнутый пробкой, — выпей.
— Что там?
— Не все ли равно? — надменно осадила Мойра, но все же пояснила: — Зелье кровавого безмолвия. По действию похоже на прабабкино проклятье. Ты же выучила его? — Я кивнула, вспоминая страшную цепочку из двенадцати элементов. — Оно не убьет тебя, но на время лишит рода.
— Почему нельзя было выпить его с самого начала? Еще до того, как я отправилась в академию?
— Потому что безмолвие длится не дольше трех дней. А второй раз применить это зелье невозможно. Оно не может заставить замолчать то, что уже безмолвствовало.
Подойдя к решетке, я приняла пузатый пузырек. Повертела его в пальцах и посмотрела на сестру.
— Это ведь ты его придумала, верно? Но зачем? Ради… меня?
Мойра снова улыбнулась, но на этот раз не надменно или холодно, а очень понимающе. По-сестрински.
— Пей давай, — велела она вместо ответа. — И постарайся сильно не кричать. Зелье не из приятных.
Я вновь кивнула, принимая наставления. Открыла пузырек, но в последний момент замерла.
— Зачем ты принесла тогда камни светлых чародеев в северное хранилище? Как ты вообще поняла, что я там?
— Точно так же, как поняла, что ты здесь: я всегда могу найти тебя. И я всегда чувствую, когда ты меня ищешь или взываешь к моей тьме. Ты не самая хитрая ведьма в этой академии, — хмыкнула Мойра. — А насчет камней все просто. Я услышала разговор двух магистров. Роун настаивал, что в сложившейся ситуации первогодкам стоит познакомиться с камнями светлых как можно раньше. Хромой Торн был с ним не согласен. Но Роун упертый, он бы обязательно исполнил задуманное. Я не хотела рисковать понапрасну и решила принести камни тебе. Под шлейфом тьмы северного хранилища ты можешь сколько угодно их касаться. Кстати, — Мойра нахмурилась, — куда ты дела камни? Я не нашла их в хранилище.
Я улыбнулась, вспоминая нашу с Эвис возню, устроенную на пыльной полке.
— Недоделок, только не говори, что ты их вынесла!
Я покачала головой и добавила, успокаивая сестру:
— Не переживай. Их не найдут.
Мойра посмотрела на меня с недоверием. Несколько секунд прожигала тяжелым взглядом, потом наконец кивнула.
— Пей уже и возвращай мне флакон. Долго болтать опасно. Не хочу, чтобы кто-нибудь почувствовал мой полог.
Я поднесла пузырек к губам, но в последний миг вновь остановилась.
— Серые платья… Их ведь ты подложила мне в сундук?
Мойра не ответила. Но ответ уже и не требовался — я прочла его в сестринском взгляде.
— Спасибо.
Улыбнувшись, я разом опрокинула в себя содержимое флакона, протянула его через решетку. Хотела было спросить о Лангарии, о предсказании звезд, но вдруг почувствовала, как по подбородку потекло что-то теплое. В следующий миг я рухнула на колени и с силой стиснула зубы, надеясь сдержать рвущийся из горла крик.
* * *
Кажется, я все-таки кричала. Не помню. Помню только разъедающий нутро огонь, от которого, казалось, плавятся кости. И помню, как ослепла от боли.
В себя я пришла от знакомого ощущения — холодные лапы отбивали взволнованный танец на моем лице.
— Эв…
Сухое карканье мало походило на мой голос. Я попробовала прочистить горло, но первая же попытка отдалась сотней иголок под кожей, словно я умудрилась проглотить терновую лозу.
Оставляя на коже цепочку холодных следов, Эвис сбежала вниз. Я села, погладила ее по задранной мордочке, потом коснулась своего рта. Кожу ощутимо стягивало, под подушечками пальцев бугрились тонкие дорожки запекшейся крови. Думать о том, как это выглядит со стороны, не хотелось. А вот умыться хотелось безмерно.
Я посмотрела на кружку с водой.
— Как думаешь, — спросила сипло, — вода чистая?
Эвис тут же засеменила к подносу. Деловито осмотрела его, обошла вокруг, осторожно тронула лапой, потом забралась сверху и еще более тщательно принялась изучать содержимое тарелки и кружки. Едва приблизив нос к еде, Эвис тут же отскочила и сменила цвет с зеленого на красный. Вода, к счастью, оказалась безопасна.
Оторвав кусок от нижней сорочки, я смочила его и принялась аккуратно обтирать лицо.
— Лучше?
Эвис топнула. Расслабленно шагнула в мою сторону, но вдруг замерла, будто прислушиваясь, и спешно юркнула ко мне под плащ.
По ту сторону решетки открылся зев перехода, из которого вышла Алира Мак-Фордин. В длинном платье, меховом манто, с идеально уложенными волосами, в которых едва заметно поблескивал драгоценный гребень. Спина прямая, взгляд острый, словно когти хищной птицы.
Сейчас передо мной стояла не артиэлла из древнего дома, и даже не директор Академии Полуночи, а скалящаяся гончая, наконец загнавшая добычу. Азарт охоты, гордость и довольство победителя, жажда расправы — в глубине глаз Алиры Мак-Фордин плескались слишком опасные для меня эмоции.
— Все-таки Иштар была права, — мелодично протянула она. — Самый слабый халцедон оказался нашим отродьем… Знаешь, а ведь я не хотела ей верить. Мне казалось, предатель должен быть среди изумрудов — плененные светлые чаще прочих вытягивали именно этот камень. Аливера и Милантэ так старательно присматривались к каждому из первогодков их цвета. Жаль, что их труд оказался напрасным.
Я слушала Мак-Фордин с невозмутимым спокойствием. И когда речь зашла о ее личных гарпиях, во мне не дрогнул ни один мускул.
