— Хэйден… Хэйд… — мой голос звучал тише шелеста гонимой ветром листвы. Я сама едва слышала его. — Хэйден…
— Тш-ш-ш, — осторожное прикосновение сухой ладони ко лбу показалось обжигающим.
Море тьмы, до этого спокойное, всколыхнулось. Волны поднялись, закрутились пенными барашками и с грохотом разбились о прибрежные скалы, холодные и острые. Шум стал громче. Спеленавший тело кокон — тяжелее.
— Хэйден…
— Все хорошо, Илэйн.
Незнакомый голос звучал успокаивающе, заботливо. Но я испугалась. Кто это? Почему он здесь, во тьме?
Меня качнуло особенно сильно, словно потерянную лодку прибивало к берегу. Ее то выносило вперед, то уходящей волной затягивало обратно.
— Хэйден…
Где я? Есть ли отсюда выход? Ждут ли меня за ним?
Шумный вздох отозвался в груди колющей болью. Ухо защекотало скатившейся по щеке слезой. Хотелось дернуться, стереть ее, но голова казалась неподъемной.
— Хэйден…
Губы пересохли, теперь я чувствовала это. Их стянуло, изрезало неровностями, словно горные хребты ущельями. Язык едва шевелился.
Тьма редела, как ночь в предрассветных сумерках. Звуки слышались все отчетливее. Щеку холодило зимним воздухом. Я выдохнула, и вместе с дыханием с моих губ вновь сорвалось имя Хэйдена.
— Ты в безопасности, — снова произнес незнакомец. — И Хэйден скоро будет рядом. Нужно только подождать. Самое страшное позади.
Меня снова тряхнуло. Море тьмы будто выплюнуло крохотную лодку на берег, и мокрый песок радостно шаркнул по дну. Веки дрогнули. Такие тяжелые, они никак не хотели подниматься, но я слишком упряма, чтобы сдаться.
Наконец глаза открылись.
Надо мной навис обитый бархатом потолок. Ромбы-складки с удерживающими их круглыми пуговицами покачивались в такт движению. Плотно задернутые на окнах шторки не пропускали свет, но два кристалла, расположенные друг напротив друга, разгоняли тьму.
Я полулежала на сиденье, закутанная в одеяло. Под спиной чувствовались маленькие подушки. «Колдовской аркан» мягко фиксировал мое тело, не давая свалиться от покачиваний кареты.
На другом сиденье разместился мужчина в плаще с меховым воротом. Сквозь раскинутые полы виднелся дорогой костюм-тройка. Черные волосы незнакомца едва заметно серебрились первой сединой. Темно-серые глаза смотрели внимательно, но не холодно, а напротив — с непонятной мне нежностью. В уголках рта замерла улыбка.
— Здравствуй, Илэйн. Я рад, что ты очнулась. Воды?
Я растерянно кивнула. Попыталась совладать со слабыми руками и выпутаться из одеяла, но незнакомец опустил поверх моего кокона ладонь, затянутую в кожаную перчатку.
— Не шевелись. Я помогу.
Наклонившись, он достал из дорожного саквояжа глиняную бутылку, заткнутую пробкой. Откупорил ее и, придерживая меня за голову, поднес вытянутое горлышко к моему рту.
— Не смотри на нее так, — улыбнулся он. — Там просто вода.
Я моргнула, принимая ответ, и сделала осторожный глоток.
— Много пока нельзя. Если захочешь, попозже попьешь еще.
Меня заботливо погладили по голове. Бутылку вновь заткнули пробкой и убрали обратно. Я же, совладав с голосом, наконец спросила:
— Кто вы?
Незнакомец улыбнулся.
— Вилард.
Имя прозвучало знакомо. Я напрягла память, пытаясь припомнить, когда слышала его в последний раз. А вспомнив, нахмурилась.
— Вы… Вилард Морроубран?
В уголках серых глаз собрались добрые морщинки.
— Приятно познакомиться, Илэйн. Рад наконец встретиться лично, хотя и сожалею, что встреча случилась при таких обстоятельствах. Я бы предпочел менее болезненный исход.
Будто соглашаясь, тело отозвалось колющей болью в груди. Я с трудом сохранила невозмутимый вид, не желая выдавать слабость. Но, судя по всему, Вилард умеет видеть сквозь маски ничуть не хуже сына.
— Хочу, чтобы ты знала: он до последнего искал другой способ. Был готов пойти на многое. И пошел. Но из некоторых ловушек безопасных выходов попросту нет.
— Как? Как ему это удалось?
— Что именно? Обвести вокруг пальца академию, а вместе с ней и всю темную империю? Или убить тебя, не убивая?
— Все.
Вилард усмехнулся. Достал из кармана плаща трубку и, набив ее, закурил. Дым уходил в маленький колдовской капкан, зависший над правым плечом северянина. И все же я ощутила едва уловимый сладковатый запах. Южный табак гиола. Кажется, отец тоже курил такой.
Воспоминания из детства и чувство защищенности, которые они приносили с собой, заставили задышать ровнее. Уголки губ против воли приподнялись.
— Хэйден рассказал тебе один из секретов, которые хранят северяне, — произнес Вилард, не сводя с меня взгляда. — Но всех тайн он раскрыть не мог. Вернее, не успел. То, что он сделал на обряде, не под силу ни одному, даже самому сильному нефриту. Ваши магистры не заметили его вмешательства, потому что не представляют, что такое возможно.
— Но… — я нахмурилась. — Как же тогда получилось у Хэйдена? Ведь он же нефрит.
— Ошибаешься, Илэйн, — мягко возразил Вилард. — Мой сын не нефрит. Он шерл — черный турмалин. Пятый, самый редкий и самый сильный камень темных.
Я растерянно посмотрела на колдуна.
— Это невозможно. Шерлы дозволено иметь лишь членам Совета Ночи.
— Вовсе нет. Как и остальные камни, турмалины носят те, кто их достоин. В Лунной империи таких единицы, и все они члены Совета Ночи. Отсюда и заблуждение.
— Но почему тогда в кольце Хэйдена нефрит?
— Потому что это еще одна тайна севера. А точнее, чуждых детей, — с улыбкой поделился Вилард.
Его голос звучал приглушенно и вместе с тем очень мягко. Я легко могу представить, как точно с такими же интонациями Вилард разговаривал с маленьким Хэйденом, рассказывал ему то, что сейчас — мне. Забота и желание защитить слышались в каждом звуке. Они согревали, наполняли сердце спокойствием.
Тяжесть в теле больше не злила. Напротив, она вдруг показалась очень уютной, словно от толстого пухового одеяла, под которым так приятно спать зимой. Сладковатый запах гиола едва ощущался. Пытаясь поймать его, наполнить им грудь, я задышала глубже. Покачивания кареты рождали в памяти старые, почти забытые ощущения: как няня Агрена убаюкивала меня, прижимая к большому, по-родному мягкому боку.
Слушая историю севера, я проникалась каждым словом.
Силлерторны и Морроубраны стали первыми, кто дерзнул пойти против воли покровителей и отказались убивать чуждых детей. Они же стали первыми, кто узнал о силе, живущей в каждом неправильном ребенке, — силе турмалинов. Лишь иногда чуждые дети вытягивают нефриты и гелиодоры, но более слабые камни — никогда.
