— Да, Хэйден поделился предположениями.
— А есть способ узнать наверняка? И…
Стук в дверь заставил меня замолчать. С разрешения хозяина замка в комнату вошли две служанки с заставленными едой подносами. Проворными тенями скользнули к чайному столику, расставили тарелки и чашки.
Едва девушки удалились, я продолжила:
— И возможно ли узнать, чья именно душа оказалась в Сельве?
Брови Виларда взметнулись в изумлении. Хэйден опустил ладонь поверх моих пальцев, от волнения сжатых в кулаки.
— Что ты хочешь узнать?
— Кому принадлежит имя Эвис. Должна быть причина, почему кайрош с осколком светлой души выбрал именно его.
Хэйден нахмурился, вспоминая мой рассказ. Кивнул.
— Способ есть, — задумчиво протянул Вилард. — У светлых существует обряд — зов души. Не знаю, сработает ли он с разорванной душой, но попробовать можно. Я поговорю с Эйхолдом. Однако, если мы решимся, тебе, Хэйден, придется укрыть поместье пологом. Насколько я помню, обряд довольно мощный.
— Не проблема.
Не проблема?! Я с недоверием посмотрела на Хэйдена. Насколько же он силен, если ему по плечу перекрыть светлый всплеск?
— И как только в академии не поняли, что ты турмалин? — заметила растерянно.
Хэйден усмехнулся.
— Если не показывать больше, чем следует, никто ничего и не заподозрит. Кстати об этом, — он повернулся к Виларду. — Попросишь отца принести камни?
— Конечно. Хорошая идея.
* * *
Эйхолд Силлерторн оказался таким же светловолосым, как Лорна. Льдисто-голубой, под цвет глаз, костюм выглядел строго, сдержанно. Пожав руку Виларду и крепко обняв сына, Эйхолд повернулся ко мне.
— Уверена, что останешься с Морроубранами? — спросил он вместо приветствия.
Я кивнула и неосознанно придвинулась ближе к Хэйдену. Тот столь же естественно приобнял меня за талию. Эйхолд, заметив наши движения, хмыкнул, однако, к счастью, комментировать не стал.
Следуя за Вилардом, мы прошли в ритуальный зал. Просторный, с большими вытянутыми окнами, за которыми начинала кружиться метель, и изрезанными символами стенами, он, казалось, едва не вибрировал от напитавшей его силы. Мы с Эйхолдом поморщились. Каково приходилось Сельве, принесенной сюда заранее и теперь дожидающейся своего часа, я даже не берусь гадать.
— Полог поставил? — уточнил Эйхолд у сына.
— Да, можешь не сдерживаться.
Заклинатель довольно кивнул. Запустил руку в поясную сумку — очень похожую на ту, в которых темные носят зелья, — и достал льняной мешочек. Развязав тесемки, с силой тряхнул им, и на пол посыпалась мелкая пыль, белоснежная, словно мука. Потом вынул из сумки пучок травы, четыре камня мутно-желтого цвета, склянку с прозрачной жидкостью и толстый кусок мела. Опустившись на корточки, Эйхолд принялся рисовать сложный узор: десятки линий — прямых и волнистых — переплетались, вились змеями и устремлялись к разложенным в определенном порядке элементам обряда.
Когда последняя черточка заняла место в общем рисунке, Эйхолд встал, отряхнул руки и придирчиво осмотрел проделанную работу. Потом жестом попросил меня принести метлу. А едва я подошла с зажатой в руках Сельвой, кивком указал в центр узора.
— Отлично. Теперь встань ближе к Хэйдену. Я не знаю, как пройдет обряд с неполной душой. Хорошо хоть, твой кайрош согласился держаться подальше. Лучше не рисковать. Если он примет истинный облик…
Не договорив, Эйхолд покачал головой и откупорил пузырек. Вылил прозрачную жидкость на Сельву и начал читать заклинание.
Я внимательно слушала, стараясь уловить хоть одно знакомое слово, но тщетно. Казалось, светлый говорил на каком-то другом, незнакомом мне языке: мелодичном, тянущемся, грассирующем. С каждой новой фразой символы мерцали все ярче. Сначала оранжевым, потом алым, голубым и под конец — слепяще-желтым светом. А стоило Эйхолду выкрикнуть последнее слово, уводя тон вверх, как над Сельвой заклубился дым.
ГЛАВА 49
Дым клубился сизым маревом, стелился по полу вдоль очерченных линий и возвращался к Сельве. С каждой секундой он казался все плотнее, рос все выше — набухал, как оставленное в тепле дрожжевое тесто. Размытые очертания постепенно обретали форму: длинное простое платье, маленькие кисти, выглядывающие из узких рукавов, острые ключицы…
Я почти не дышала, следя за вызовом заключенной в артефакт души. Боялась моргнуть и упустить хоть деталь.
Туман дрожал, расплывался, будто с трудом мог удержать форму, и снова упрямо стягивался над Сельвой, пока наконец не собрался в облик миловидной невысокой девушки. Лицо сердечком, большие, словно у олененка, глаза, маленький вздернутый носик. Волосы собраны в тугую косу и перекинуты на плечо. Подумалось, что у них наверняка был насыщенный ярко-рыжий цвет, как у солнца на закате. А еще подумалось, что вряд ли мне доводилось встречать кого-нибудь столь же беззащитного. Девушка казалась бесконечно хрупкой, словно тонкая ледяная корочка у края пруда: коснись — и сломается.
Что могло привести ее в Лунную империю? Зачем она сунулась в заведомо опасные земли?
Будто услышав незаданные вопросы, туман повернулся ко мне и улыбнулся. А в следующий миг меня прошило иглами чужой памяти. Перед внутренним взором замелькали картины прошлого: я видела красивого темноволосого юношу, боязливо выглядывающего в окно. Видела лес и кору толстого дерева, за которым пряталась. И видела, как ловко тот юноша удит рыбу. Как оборачивается через плечо, смотрит на меня и хмурится. Видела его лицо близко-близко и чувствовала опаляющий жар первой влюбленности. Длительные прогулки, тайные ночные встречи, первый поцелуй и полные нежности объятия. Казалось, за секунду я успела прожить и прочувствовать тысячу дней. И в каждом из них всегда был этот юноша. Иногда я видела его украдкой, точно подглядывая, иногда без утайки. А потом грудь стянуло до того сильно, что с губ сорвался стон.
Он оказался чуждым. Темным колдуном, рожденным в Солнечном царстве. Когда он исчез, я — та я, что проживала каждое из этих событий наяву, — решила, что ему удалось сбежать. И отправилась следом. Глупая, доверчивая чародейка, отказывающаяся верить в смерть возлюбленного. Слабый янтарек с горящим сердцем истинной светлой. Она не ушла далеко от границы — попала в плен к патрулирующим нефритам, там же нашла смерть.
Последнее воспоминание не просто кольнуло — вспороло мысли, точно плуг землю. Скрутило разум в слепящей агонии, но заставило прочувствовать все: разъедающее тело пламя, от которого закипает кровь; душащую пену, забивающую рот и горло; и невыносимое жжение в глазах. До того сильное, что хочется выцарапать их, лишь бы избавиться от этого чувства.
А потом все прекратилось. Исчезла боль, исчезли картинки чуждого прошлого. Туманная фигура по-прежнему смотрела на меня с улыбкой, только теперь — очень грустной.
