Он видел себя хозяином в Городе. Его же не видел никто, потому что он оставался никем. На него не обращали внимания. Долгострой сменился настоящим новостроем, а после – новостроем уже состарившимся. Скоро, скоро настанет пора отправляться в путь. И впереди, как обычно, повезут древнюю деревянную церквушку, сохранившуюся со времен царя Гороха, перевозимую с места на место. А невидимая аура, обволакивающая Город, будет иметь совсем другую форму. Она станет похожа на огромный шагающий вездеход, обладающий начатками разума.
На то, чтобы дотопать до старого центра, у Маата ушло сорок минут. Там он сразу свернул в пивную, грязный трактир, чья сущность не изменялась под действием кричащей вывески, которая заявляла, что это, дескать, и бар, и казино, и можно здесь назаказывать разнообразные торжества, и даже покинуть их целыми и невредимыми.
Трактиром владел невысокий коричневый Гюльмиссарян.
То, что Маата в его наряде никто не турнул, лишний раз подтвердило: другого тут и не ждут, рады всякому, обслужат хоть прокаженного.
Маат, недавно получивший пенсию, расщедрился и взял себе импортного пива. Отхлебнув, выругался: оно было лучше родного, а значит – сложнее. И он, получалось, изменял самому себе. Отказываться было поздно, он начал медленно тянуть пиво в ожидании собеседника.
Лысый, с бутербродным лицом словоохотливый человек лет пятидесяти составил ему компанию часа через полтора. За всё это время Маат опорожнил четыре бокала, слегка раскраснелся и стал проявлять слабые признаки неусидчивости. Отлить он ходил, но ожидание затягивалось. Паутина победоносно дрогнула, когда лысый опустился на лавку, и Маат машинально пригладил жесткие волосы.
– По стошечке? – подмигнул человек. Маат выставил лопату-ладонь:
– Не сегодня. Лысый сник.
– Но я угощаю, – Маат вдруг улыбнулся, и улыбка была неожиданно лучезарной, лопающейся от переизбытка света.
Собеседник изумленно отпрянул:
– Благодарствуйте, но с какой стати?..
– У меня особенный день, – доверительно подался к нему Маат. – Могу накатить пивка, но чего крепче – ни-ни. А душа тем временем поет, хочет праздника.
Человек напротив растерянно и радостно пожал плечами.
– Что ж…
Маат тяжело встал, прошел к стойке, вернулся с парой пива и толстым стаканчиком.
Новый знакомый, как только Маат уселся на место, протянул ему руку:
– Егор.
– Николай, – тот, слегка переигрывая в изображении старческой немощи, которую и сам не понимал, к чему показывал, ответил на рукопожатие с охами и вздохами.
– Будем, Егор, – Маат приподнял бокал.
Мужчина опрокинул в себя стаканчик натренированным жестом, и Маат отметил про себя, что нельзя давать этому человеку напиться. Малые дозы спиртного обостряют восприятие, приоткрывают врата, впускают демонов и ангелов, между которыми нет большой разницы. И те, и те не ведают человеческого; сложны, но статичны, Маату не по зубам. Большие же дозы срывают створки, и в проем врывается сама простота, недифференцированная лавина. Результат отменный, но недолговечный, требующий многократного повторения; Маат предпочитал ювелирную работу с последовательным вышибанием опор.
– Как живешь-то, Егор? – спросил он тяжко и тихо. Егор вскинул брови, преувеличенно раскинул руки:
– Да всё как-то знаешь живу, Николай. Вот живу себе и не знаю, к чему это всё.
– И я не знаю, Егор. Давай посмотрим вместе.
– На что посмотрим? – Тот наморщил лоб, стараясь проникнуть в смысл сказанного.
– А вот на это, – в заскорузлых пальцах Маата качалась латунная гайка. Легкое направляющее движение – и гайка пошла аккуратно, как маленький маятник.
– Смотри внимательно, ничего не говори, я потом объясню, – Маат, удерживая цепочку, свободной рукой полез по карманам и выложил на стол коробки.
Егор оказался внушаемым и податливым, открытая душа. Он приоткрыл рот и следил за гайкой, словно загипнотизированный. Он и был загипнотизирован. Причин тому было несколько: и внутренняя сущность самого Егора, и мерный ход гайки, и разработанные за многие годы способности самого Маата. Он умело пользовался голосом – так, что со стороны, при беглом прослушивании, ничего необычного не улавливалось, зато при вдумчивом постижении воля отказывала слушателю, заменяясь готовностью повиноваться.
4
Дандер делал замеры, снимал показания.
Он был сердит на Менту Пипериту, она опротивела и надоела ему. Будучи человеком молодым и, следовательно, легко увлекающимся, он с воодушевлением пустился на поиски Ходячего Города. И, как это часто случается, пережил разочарование. Экспедиция оказалась нудным и бесконечным делом; начальница-спутница, умевшая при надобности околдовать, в обыденной жизни ни на что не годилась. Твердила одно, про Город, и ее врожденное уродство не побуждало Дандера ломать ледяную корку, погружаться в глубины, вытягивать на поверхность женское, расстегивать китовые усы.
Тем не менее у Дандера было отменно развито чувство долга. Оставаясь в нехорошем расположении духа, он добросовестно принялся за работу.
В его действиях не было ничего хитроумного.
Он располагал датчиками-накопителями, специально созданными для Географического Общества. Эти датчики снимали городские виды, и панорамы, и перспективы, реагируя на цветовую составляющую. По гипотезе Менты Пипериты, в Ходячем Городе, готовом вскорости сняться с места и отправиться в путь, цветовая гамма окажется наиболее бедной. Датчики напоминали устройства, при помощи которых в магазине считывают штрихкод. Примерно то же самое происходило и здесь: в итоге считывался некий цветовой код, который затем ужимался за счет белых лакун и серых промежутков. В датчике оставался неповторимый цветовой отпечаток – такой же в своем роде уникальный и единственный, как отпечаток пальца или рельеф ушной раковины. Когда таких отпечатков накапливалось достаточное количество, датчик подавал сигнал пресыщения, и Дандер брал новый.
Памяти у датчиков было мало, на несколько городов у каждого. Сегодня Дандер, подумав, решил воспользоваться новым, ибо предыдущий был уже почти до отказа заполнен.
Теоретические построения Менты Пипериты были ему не очень понятны. Он не улавливал связи между ослабленным цветовым насыщением и наклонностью тронуться с места – тем более что речь шла о целом городе. Начальница пыталась растолковать ему какие-то странные вещи, разглагольствовала об относительности времени, яркости подсознательных переживаний, субъективности мироощущения. Говорила, что прошлое подобно тому же штрихкоду; оно неоднородно, оно образовано лишь тем, что заполнилось, но у Дандера еще и не было солидного прошлого, чтобы он сумел по достоинству оценить эти слова. Он был еще слишком молод.
Сегодняшним утром Пиперита напутствовала Дандера очередной лекцией.
– Время похоже на разноцветные гвозди. Красный час растягивается до года, синий день запоминается на минуту и заколачивается по самую шляпку. Так и выходит, что жизнь ужимается до своеобразного штрихкода, оформляясь в своего рода горбатую изгородь. Это память, которая одна и составляет субъективную реальность. Если мы найдем Ходячий Город, то докажем, что объективную – тоже. Всё взаимосвязано, и города – как люди. Для этого мы и снимаем штрихкоды. И люди снимаются готовыми штрихкодами, они мигрируют в неведомые края.
